Рассказы моего коллеги ВИКТОРА МУЗИСА
А ВОТ БЫЛ СЛУЧАЙ…
РАССКАЗЫ ГЕОЛОГА
2017
НАЧАЛО… МОИ ПЕРВЫЕ…
Колыма. Плоские вершины сопок.
Это было на второй полевой сезон моей работы на сибирской платформе по работам на кимберлиты.
До этого я работал на Колыме. Сначала от младшего до старшего техника у Шульгиной (был ее напарником), затем у Боброва (съемка 50 000 м-ба по золоту). Только после специального приказа по Министерству о переводе всех техников, имеющих высшее образование, в геологи, всех техников экспедиции перевели в геологи. Уже геологом по-работал и в Верхоянье на флишоидных толщах (съемка 200 000 м-ба по олову).
Начало работы геологом было непростым… Многие ребята давно уже работали на съемке и были знакомы с методикой проведения этих ра-бот. Я же у Шульгиной колотил фауну при составлении ею разрезов и занимался оформлением многочисленных образцов, отбираемых ею для различных анализов.
А нужен был навык геолога-съемщика, которого у меня не было, я только знакомился с ним, работая у Боброва. У него, до получения долж-ности геолога, я работал техником, развозя горняков к местам работ, за-давая и описывая горные выработки и промывая отобранный материал лотком.
Помню, решил как-то не просто воткнуть в готовый шурф сухую ле-сину корневищем кверху, положено было отмечать местоположение гор-ных выработок на местности, а сделать как положено - срубить свежую лесину, вырубить Г-образную площадку у комля и подписать. Шарахнул по лесине топором, да неудачно. Бывает и «на старуху проруха!». Топор отскочил рикошетом и тюкнул меня чуть-чуть по ноге у щиколотки, свер-ху. Я поначалу и внимания не обратил. Потом чувствую, неудобно что-то ноге… Снял резиновый сапог, размотал покрасневшую портянку, а там… Обратно сапог одеть я уже не смог. Описывал шурфы прямо из вездехода, порода была суглинки четвертичные (т. н. Едомные), а горняки сами ме-рили размеренным шестом глубину и набирали песок на промывку.
Бобров вечером, выходя из маршрута, подошел к нам и крикнул мне издали:
- Виктор, иди сюда!
- Сам иди! - улыбаясь, крикнул я в ответ.
Немая сцена!.. «Вожатый удивился, вагон остановился!» Бобров по-дошел, я показал перевязанную ногу.
- Ну и как же ты теперь? - спросил он.
- Да горняки сами все сделают… - и продемонстрировал.
А в лагере Дима Израилович дал мне свой 47-й и я боле-мене ковы-лял. Нога только не держалась в ступне, а «шлепалась» сразу, не держась на пятке.
В Москве Дима свел меня со знакомым хирургом, тот пощупал, при-ложил мой палец к ранке и сказал:
- Чувствуешь, сухожилие повреждено. Операция пустяковая, захо-чешь - сделаем.
ГАЗ-71. Развожу рабочих по местам шурфовки
Но я не решился. А где-то через год нога уже работала нормально.
А как-то, уже в сентябре, уже лег снег и ручьи покрылись тонкой коркой льда, мне поручили промыть несколько десятков пробных мешков мерзлого суглинка из шурфов. Как?
«Проявляй солдатскую смекалку! - сказал мне как-то отец. - Начальник не всегда должен думать за тебя…».
Мы загрузили вездеход, подвезли мешки к ручью, выгрузили их и он уехал за следующей «порцией». В напарники дали рабочего. Долго думать не пришлось: поставили две треноги, на них перекладину, развели под ней костер и подвесили на крючок ведро с водой. В ручье проломили лед, раскидали обломки-льдинки, я надел матерчатые перчатки, на них ре-зиновые грубые, чтобы не колоть пальцы о щебень растирая суглинок, и, опуская мешок в ведро с кипятком, вываливали размякшую породу в лоток. А там уж дело привычное - растираешь суглинок, промываешь породу, освобождая ее от глиняных частиц и песка и сливаешь шлихи в шламовые матерчатые мешочки. Мешочки тут же сушишь у костра на камнях и пересыпаешь в маленькие крафт-пакетики. Всего-то и делов… Как говорится: - «Наливай, да пей!».
А первый свой маршрут и первые геологические точки я помню по сей день.
- Володя, - помню, крикнул я Боброву (начальнику колымской партии), встретившись с ним в первом самостоятельном маршруте. - Я ничего не понимаю!
Настолько все было задерновано и только вершины плоских сопок, стоило подняться выше 300-метровой горизонтали, были свободны от леса. А на склонах одна щебенка (дресва) в кочках мерзлотного вспучи-вания. Но, со временем, привык и даже в чем-то маленько стал разбирать-ся.
Но, после двух лет (я попал на завершающие 2-года) работы (а всего на съемку листа отводилось 4-ре года), костяк партии был оставлен на издание, а остальных распределили по другим партиям и по разным регионам.
Меня определили в партию к Башлавину Дмитрию Константи-новичу, работающему в Верхоянье с базой в Батагае.
Очень не хотелось расставаться с Колымой, с привычными ба-зовыми поселками - Зырянкой и Лабуей (что ниже Средне-Колымска). Ведь я довольно долго работал там техником у Шульги-ной Валентины Ивановны и даже осмелился называть ее Валей в по-следние годы работы с ней. А какая там была охота! А какая рыбал-ка! Как я полюбил эти места!
Стоя как-то в кассу за зарплатой в последние дни работы у Боброва и перекидываясь шуточками со знакомыми и приятелями, на вопрос одного знакомого (приятеля моего отца):
Кочка мерзлотного пучения (выветривания)
Ну, и куда тебя?
- Да к какому-то Башлавину! - машинально ответил я.
Знакомый что-то хмыкнул в ответ. Но, каково же было мое изумле-ние, когда я в первый раз приехал в назначенную партию, ведь это и был сам Башлавин, которого я звал «дядя Дима» при встречах у от-ца, но фамилией и не интересовался, зачем мне это надо было. Но в партии это был, конечно, только Дмитрий Константинович. Ну, Кон-стантиныч, и то только после года работы с ним.
Так вот! Взглянув на топографическую основу карт, я увидел сплошной коричневый цвет и все в сплошных сближенных завитуш-ках рельефа - горный район… Как же здесь ходить в маршруты? А флишоидные толщи - я помню их еще по Крымской практике - сплошное чередование песчаников и алевролитов и все сжато и пе-ремято в сплошные складки… А как в них разобраться?
- Ничего, - ободрил меня Десятерик (геолог соседней партии). - За пару лет привыкнешь, разберешься.
Действительно, за пару лет как-то маленько привык, разобрался. И к проходимости, и к флишу…
А какова баранина на вкус! Я сразу почувствовал разницу после оленины и сохатины
И как мне понравились эти места!
Но дело опять не в этом!
После окончания 4-летних работ на отведенном «листе», началь-ник партии и старший геолог остались на его издании, а нас, геоло-гов и техников, как обычно, распределили в другие партии.
Так я попал в партию Осташкина Игоря Михайловича на работы в совершенно новый для себя регион Сибирской платформы левобе-режья реки Лены. Там уже работали две партии - Сибирцева (база в пос. Жиганск) и Шахотько (база в пос. Оленек).
В новой для меня партии были три старших геолога (женщины) и техник, но в поле они не выезжали, кто по семейным обстоятель-ствам (?), кто по здоровью. И Осташкину, видимо, понадобился мо-лодой, но опытный геолог, которого можно было бы посылать в ко-мандировки в местные территориальные геологические организации (в Нюрбу и Мирный) и использовать самостоятельным отрядом на полевых работах.
В первый полевой сезон Осташкин хотел проверить метод укруп-ненного шлихового опробования (УШО) в районе одного из ким-берлитовых полей и заверить там как можно больше фотоаномалий, чтобы проверить кое-какую статистику.
ГОСТИНИЦА
Я вылетел в поле первым. Залетел в Нюрбу на неделю по коман-дировке и вылетел в Жиганск. Очень мне понравилась гостиница для геологов (домик для приезжих) - чистенько и уютно.
Прилетев в Жиганск, я расположился в комнате с ребятами из пар-тии Сибирцева, получил со склада снаряжение и продукты и стал ждать Осташкина. А в Батагай, привычный мне Батагай, где была ад-министрация экспедиции, я, неожиданно для самого себя, дал такую радиограмму:
«К полученному в Жиганске для партии Осташкина И. М. прошу прислать следующее:
1. Лодки резиновые ЛАС-500 - 2 шт.;
2. Консервы тушенка говяжья (страшный дефицит) - 2 ящика;
3. Молоко сгущенка - 1 ящик;
4. Лотки деревянные большие - 2 шт (страшный дефицит);
5. Сковороды чугунные большие - 2 шт.;
…еще кое-что из посуды. И подписал - Музис В. А.»
Прямого сообщения между Батагаем и Жиганском не было и ра-диограмму я дал скорее для очистки совести, так, на всякий случай. Но «там» видно так удивились моей наглости, что… дали все, что я просил. Может меня с отцом перепутали и на инициалы не обратили внимания. Не знаю. А может быть фамилия Осташкин свое дело сде-лала - он прилетел из Африки и работал первый полевой сезон. Да и с главным геологом экспедиции он был на ты… Не знаю.
ПЧЕЛКА – АН-14
Как-то неожиданно прилетела «Пчелка» спецрейсом из Батагая, заказанная, видимо, Сибрцевым и Петров, сопровождающий, сказал мне: - Там твоя заявка. Тут уж пришла пора удивляться мне само-му… Как все удачно совпало.
Скоро прилетел Осташкин и мы вылетели к месту полевых работ. На этом участке был оставленный геологами-разведчиками Амакин-ской экспедиции геологический поселок. Оставлен был в связи с окончанием работ.
В ОСТАВЛЕННОМ ПОСЕЛКЕ ГЕОЛОГОВ
Мы выбрали для жилья большую избу с двумя комнатами (по 30 кв. м.), прихожей и кладовкой. Это была изба то ли администра-ции, то ли камеральная. В первые же дни мы застеклили повре-жденные окна из найденного целого блока оконного стекла (я пора-зил Осташкина, достав из своих запасов стеклорез), починили крышу найденным рубероидом, сколотили нары и я даже притащил из од-ной избушки самодельное, но искусно сделанное, кресло-качалку.
Полазив с ним по отвалам всех ранее выявленных кимберлито-вых тел этого поля, а они располагались довольно компактно, ото-брав образцы пород и отшлиховав нижние части склонов и ручьев, он, убедившись что я хорошо ориентируюсь по аэрофотоснимкам, оставил меня заверить полсотни выделенных фотоаномалий, а сам сплавился вниз по реке до реки Тюнг, где базировалась партия Си-бирцева.
Интересна конструкция его сплавного сооружения: катамаран из двух 500-к он поставил на плот из сухих досок, к которому приделал четыре полоза-салазки (как санки). Понтоны жестко прикрепил к плоту. Таким образом увеличилась загрузка лодок, а их днища были надежно защищены от порезов на перекатах.
ПРОВОДЫ ОСТАШКИНА И.М. РЕЧКА УЛАХ-МУНА
Сооружение, конечно, довольно тяжелое и не очень хорошее для мелких рек с перекатами, но довольно остойчивое и удобное для рек с глубокими плесами.
Мы помогли им сплавиться по Улах-Муне, протащив их «соору-жение» до ее устья речки (километров 10-12), а дальше по Муне до Тюнга они сплавлялись вдвоем. Рабочим у него был Саша Арефьев - инженер-электронщик и страстный охотник и любитель-рыболов. Саша сделал и подарил мне искусно сделанный из напильника нож с витой деревянной ручкой в деревянных ножнах,
НЕМЕЦКИЙ ШТЫК-НОЖ. РУЧКУ ВЫРЕЗАЛ КОЛЯ ТВЕРДУНОВ
стянутых медными кольцами из гильз. Это был один из самых удоб-ных моих ножей, помимо двух немецких штыков и перочинных но-жей. Перочинные ножи с усиками для вытаскивания гильз из ружья я почему-то все время терял. А Сашин нож впоследствии потерял Ва-лера Истомин, когда я забыл нож в базовом поселке, а он взял его и пользовался весь сезон. Ему он тоже понравился. Одни ножны оста-лись.
ПРОВОДЫ… РЕКА МУНА
На сезон я был обеспечен продуктами, снабжен рацией РПМС времен Великой Отечественной и тремя рабочими.
Так осуществилась моя давнишняя мечта - пожить в избе, где днем прохладно и нет комаров, а в непогоду тепло от печки-буржуйки. Сидишь у печки в кресле, качаешься, а за окошком дож-дик по стеклам или снежинки хлопьями... Спидола играет... Лепота!
Ну вот, теперь, когда вступление закончено, можно перейти к де-лу!
Я впервые работал самостоятельно и это мне нравилось. Каждый день, за исключением дождливых, мы лазили на склоны, выходили НА АНОМАЛЬНЫЕ УЧАСТКИ, ХОРОШО ОПРЕДЕЛЯЕМЫЕ НА СКЛОНЕ СГУЩЕНИЕМ КУСТАР-НИКА ТАЛЬНИКА (ВЫСОТОЙ ДО 1.5-2 М), КОПАЛИ В НИЖНЕЙ ЧАСТИ УЧАСТКА ЧУТЬ НИЖЕ СГУЩЕНИЯ кустарников закопушки до мерзлоты (см 40-60) и набирали в пробные брезентовые мешки выбранный элювий. Затем спускались к речке и промывали породу лотками.
Отработав участок, мы загрузили 500-ку продуктами, спальниками и личными вещами и перебрались на несколько километров выше по речке. Здесь тоже были домики и обогатительная фабрика, по-строенная для оценки выявленных кимберлитовых тел на алмазы.
ДАЛЕКО ХОДИТЬ НЕ НАДО
Выбрав наиболее приличный домик, накрыли крышу ярко-зеленым толстым брезентом, выведя трубу буржуйки на чердак, а по нему металлическими коробами к не заколоченным фронтонам, и продолжили свою работу.
Забегая вперед, могу рассказать забавный случай с Колей Тверду-новым, который на следующий год оказался на этом участке и посе-лился в этом же домике.
- Поселились, - рассказывал он, - затопили печку и я вышел из избушки полюбоваться речкой и окрестностями. Стою, оглядываю окрестности, фабрику и мимоходом глянул на крышу… И оторопел! Печка топится, а ни трубы ни дыма нет. Я бросился в избу… Печка спокойно гудит… Все хорошо… Что за чертовщина?! Полез на чердак, все понял и успокоился.
Надо добавить, что у Коли был какой-то трагический случай, свя-занный с угаром от печки с кем-то из его родственников, поэтому к этим делам он относился очень болезненно и осторожно.
ДЕНЬ КОНСТИТУЦИИ. КОЛЯ ТВЕРДУНОВ (слева) И Я. Сентябрь, р.Оленек
Что-то я никак не доберусь до основной части своего рассказа. А она произошла на второй мой полевой сезон работы по кимберли-товым телам. Но первый определил и второй. Не было бы результа-тов по первому, не было бы такого интересного второго. Как без начала не бывает и конца…
Поскольку незначительное количество минералов-спутников мож-но было принять за некую зараженность ими от уже выявленных кимберлитовых тел выше по склонам (а одна из них, располагаясь на самой поверхности сопки, давала такой широкий шлейф зараженно-сти вниз и в стороны по склонам, такой треугольник), что я отраба-тывал участок, можно сказать, машинально, надеясь больше на ре-зультаты минералогического анализа. Шлихи на минанализ я отсы-лал относительно регулярно, ко мне оказией залетал вертолет из Жиганска и привозил свежие батареи (у меня было что-то с питанием для рации - я превосходно слышал всех, а меня только в партии Шахотько и то слабо) и даже как-то залетел сам Осташкин, озабо-ченный плохой связью со мной, и привез новую рацию.
Василий Георгиевич, радист базы в Жиганске, взрослый здоровен-ный мужчина, бывший моряк (с которым я был на ты), осмотрев привезенную от меня рацию, перекрывая басом все станции в эфире, сообщил мне:
- Витя, что ты там мудришь, рация прекрасно работает!
Он вообще относился ко мне всегда дружелюбно и даже еще ко-гда я работал в отряде с Шульгиной на Колыме и связь в отряде бы-ла на мне, он прощал мне, видимо, по моей молодости и уважению к моему отцу, некоторую вольность в эфире, когда я передавал: - РСГВ! РСГВ! Здесь РЖ знак Музис-младший (вместо положенного РЖ Знак М). А вообще он был очень строг в эфире. Но это отдельная ис-тория
Я и сам догадывался, что дело не в рации, но, когда понял в чем дело, уже и сезон подходил к концу.
Так вот. Шлихи я отправлял в Жиганск, а минлаборатория была в Москве, а Москва была далеко и я прекрасно сознавал, что резуль-таты получу только по окончании полевого сезона. Но то, что работы на нашем участке будут продолжены, я не сомневался.
Мы отработали и второй участок. Устроили баню в одном из доми-ков, а поскольку комнаты были большие, а окна разбиты, заделали все как могли и поставили две печки-буржуйки. Получилось и тепло и свободно.
ИЗБА ПОД БАНЮ
Можно еще рассказать в чем мы выпекали хлеб. Очень просто. На обоих участках (поселках) предшественниками были смонтированы две железные бочки, положенные горизонтально и засыпанные сверху и по бокам галькой и песком, также засыпано почти на поло-вину и днище. Дверца - просто вырубленное топором в торце квадратное отверстие. Два часа протопки, угли выгребались, на ло-пате засовывались формы с тестом, этой же заслонкой вырубленное окошко заслонялось и присыпалось выбранными углями. На трубу клалась обычно влажная брезентовая рукавица и плоский камень-плитка. Минут сорок ожидания - и достаешь испеченные буханки - вкуснейший хлеб. Особенно в почете были корочки-горбушки. В маршрутах тем о обедали - чай и хлеб с сахаром. Это потом уже, когда нам стали поставлять колбасный фарш и «Завтрак туриста» в банках (вместо тушенки) и достаточно сгущенки, мы брали с собой на обед по банке фарша или сгущенки на троих-четверых.
ХЛЕБНАЯ ПЕЧКА (вид сбоку)
С живностью было не ахти, хариуса мало, но на участке с фабрикой было небольшое озерцо и, найдя на берегу две покореженные «морды» из металлической сетки, я выправил их, привязал веревку и закинул в воду. Вечерком проверил - полно мелкой рыбешки, от-дельные до 5 см. Нашел здесь же какой-то старый чайник, вывалил в него рыбешку и с полным чайником «рыбы» вернулся к домику. Мелочь даже потрошить не стали, завернули в марлю и сварили ушицу, а крупных выпотрошили и даже пожарили.
ЗАЙЧЕНОК
К середине августа подросли и зайчата, мы не трогали их до осени, а уж когда их стало не отличить от родителей, я аккуратненько от-крывал форточку и щелкал по одному из мелкашки. Бывает делал засидку на верхнем этаже фабрики, вечером они вылезали из норы и резвились среди кустиков и всякого железного хлама. Они побелели и хорошо были различимы даже в сумерки на фоне желто-красного кустарника карликовой березки и зеленоватого мха.
Можно еще рассказать о «гостях», которые посещали этот «эта-лонный» участок. Первыми высадились «мирнинцы» - небольшой отряд из трех молодых парней (геолога, радиста и рабочего) выса-дился у фабрики, а затем сплавился к основному поселку. Мы встре-тили их радушно, как положено на Севере.
РЕМОНТ КРЫШИ
Поселились они в соседней с нашей большой комнате. Радист влез на крышу и воткнул в угол шест для антены, при этом просто-напросто пробил рубероид, чем поразил меня своей «простотой». И конечно, когда пошел дождь, через крышу протекло на чердак а с него в нашу комнату. Пришлось лезть и чинить. Поэтому и проводил я их с легким сердцем - храни нас бог от таких бесшабашных дура-ков.
Вторыми гостями был отряд Шахоткинцев, которые проехали мимо нас на нижний участок и обратно на вездеходе, «прибрав к рукам» несколько наших форм для выпечки хлеба, лежащих на улице возле «хлебной» бочки. «Мы сначала взяли, а потом подумали, а вдруг это ваши…» - сказали они, когда застали нас на обратном пути. Я отдал им эти формы, т.к. у меня был запас, но подумал: - «Оказывается безшабашное дурачье встречается не только среди мирнинцев». И еще мне было как-то неприятно, что они подстрелили прямо у нас на глазах одного из зайчат, которых мы выпасали и не трогали до осе-ни.
Третьими был отряд из трех амакинских геологов во главе с Бели-ком, старейшиной Амакинки, о котором я много слышал от наших старших геологов, которые были хорошо знакомы со многими геоло-гами Амакинки. Были с ним и две его собаки, молодой, очень резвый кобель и старенький легендарный Тюха, верный спутник Белика во всех его походах, о котором я тоже был наслышан и вот теперь уви-дел. Его именем он даже назвал одну из открытых им кимберлито-вых трубок.
Белик тоже высадился здесь по каким-то своим делам и, закончив их, предложил мне:
- Пойдем с нами до устья.
И я с удовольствием пошел. Одним из его спутников была молодая девушка Ирина, с именем которой у меня связан целый эпизод впо-следствии. Я заверял небольшой перспективный участочек на речке Укукит и отобрав сверху вниз с десяток мешков с элювием склонов с шагом по 50 м промыл его и установил, где изобилие спутников рез-ко обрывается. На следующий день, захватив треногу с магнитомет-ром, мы полезли на склон с твердым намерением открыть кимбер-литовую трубку. Выйдя на намеченную точку, я заметил какое-то светлое пятно на лиственнице. Это был затес, на котором было напи-сано: «Трубка ИРИНА открыта». Год и подпись - «Белик». Это был год нашей встречи на Улах-Муне. Мне было обидно.
И еще. Дойдя с ними до устья, мы поужинали, они стали ставить палатку, а я «отошел оглядывать окрестности озер» рядышком.
Подстрелил там двух ондатр и, придя к палатке, подвесил тушки на лиственницу где-то на уровне головы. Забравшись в палатку, тоже улегся - у меня был спальник-пуховик. Как я был наивен! Наутро на месте тушек я обнаружил возле лиственницы только кусочек требу-хи, и ту на моих глазах «подобрал» старенький Тюха. Молодой пес просто встал на задние лапы и сдернул тушки с дерева.
«Вот так похвастался», - подумал я. А Белик сказал:
- Ондатра для собаки как лакомство.
Тоже было обидно. Но винить некого, сам виноват.
Закончив работы на верхнем участке, мы загрузились в 500-тку, сплавились на наш первый лагерь и стали ждать эвакуации. Дело это не быстрое, вертолет то занят, то «на форме», то на спецзадании или санрейсе… Здесь мы встретили и первый снег в начале сентября.
Я, правда, успел сходить к тем двум озерцам в устье и добыть не-скольких ондатр. Так что на шапку хватило. Но особенно запомни-лась ночевка в избушке с большой щелью между потолком и стен-кой. Я затапливал большую печку (видимо хлебную), засыпанную галечником, запихивал ее дровами, долго ли нарубить, и шел в су-мерках на озера. По темноте возвращался, клал на прогретую печку какой-то деревянный щит, дремал в тепле, поглядывая на звезды, а с рассветом шел опять на озера. На каждом озерке оказалось по вы-водку, уже подросшему.
ЭВАКУАЦИЯ
Итак, мы спокойно подсобрали снаряжение, просушили и сверну-ли 500-тку, заколотили ящики с образцами, Всю посуду и ведра сложили в большой фанерный ящик от лодки, снесли все на верто-летную площадку и прикрыли брезентом, придавив его теми же ящиками и лодкой. Оставили только личные вещи, рацию, спальни-ки, кастрюлю и чайник…
Когда прилетел вертолет, мы загрузились и вылетели в Жиганск. Так прошел мой первый полевой сезон на речке Улах-Муна на участ-ке Верхне-Мунского кимберлитового поля.
Самые прекрасные воспоминания, прекрасный сезон, прекрасные дни…
Но это не конец рассказа, это только вступление ко второму сезо-ну!
В Москве мы готовили материалы о проделанной работе и состав-лению альбомов дешифрируемости кимберлитовых тел. А их всего на Сибирской платформе было выявлено около 300 «штук». Пока получалось, что дешифрируются на аэроснимках около 15%.
- Где же твоя хваленая статистика? - сказал как-то Осташкин. - Что же ты ни одной не нашел?
Что я мог сказать? Не говорить же мне ему, что за будничностью работы и малому навыку по кимберлитам я просто механически де-лал намеченную работу и надеялся только на минанализ лаборато-рии.
Постепенно приходили результаты из лаборатории и вот, как-то, нам передали очередную ведомость. В основном пробы были пу-стые или говорили о слабом заражении, но одна проба меня пора-зила: она содержала минералы оливина, пикроильменита и, глав-ное, много анкилита - не количество зерен, а процентное содержа-ние! Много - процентов 5 (если не15). Сейчас уже точно и не пом-ню…
Что за анкилит? С чем его едят? Мне было неудобно расспраши-вать об этом в своей партии, показывая свою некомпетентность, и, перед тем как заглянуть в учебник, я пошел для консультации в пар-тию Сибирцева, к Леше Тимофееву, моему коллеге, моему живому ходячему справочнику по всем возникающим вопросам.
ЛЕША ТИМОФЕЕВ
Он сразу сказал, что это минерал ультраосновных пород из группы редкоземельных и в незначительных количествах встречается в ким-берлитах. Я покопался в умных книжках и понял, что встреченный набор минералов присущ разным породам, но вместе они могли со-держаться только в кимберлите. И я показал результат анализа Осташкину! - Работает ведь статистика! Хоть одна фотоаномалия, но подтвердилась. Дешифрировалось это место ни пятном на аэро-фотоснимке, ни темным шлейфом, а как разрыв структурного уступа. Вот идет уступчик по склону… и как проглотил кто-то из него кусо-чек…
РАЗРЫВ УСТУПА
- На будущий сезон заверим, - сказал Игорь Михайлович. Ему передавали практически весь состав партии Сибирцева и он плани-ровал на «нашем» участке дальнейшие работы с использованием воздушной и наземной магнитометрии, попутной металлометрии по профилям наземной магнитки, горными работами (вручную, без взрывчатки) и проведением УШО по некоторым участкам выделен-ной нам территории.
Я наметил себе на полевой сезон крупный протяженный ручей, приток р. Укукит, по которому в большую воду можно было попро-бовать сплавиться на резиновых понтонах 500-ках. В приустьевых ча-стях притоков самого ручья надо было провести УШО; навестить трубку «Обнаженная», вскрывающуюся по правому склону в обрыве на речке недалеко от устья ручья и заверить несколько фотоанома-лий, выделяющихся не снимках темными пятнами с четкими или расплывчатыми контурами.
И вот мы вновь в Жиганске, базовом поселке экспедиции. Аренду-емых домов было не так уж много и мы размещались тесно, но дружно и весело. Партия была молодая, дружная и веселая, основ-ные полевики были недавние выпускники геологического института или техникума. Мы все время подтрунивали друг над другом.
Поработав в Верхоянье с Башлавиным, я научился у него преду-смотрительности и старался с тех пор предвидеть по возможности все, с чем можно столкнуться при проведении полевых работ. А не-которые высказывания Дмитрия Константиновича я использовал как поговорки-инструкции, чем веселил ребят и даже хмурого Осташки-на.
Помню, как-то, замучавшись ждать обещаемого каждый день вер-толета, Башлавин сказал: - Погоду надо ломать! Выезжаем! - И мы, сняв лагерь и загрузив вездеход, выехали в моросящую сырость к новому месту лагеря… Вертолет догнал нас через час после выез-да…
- Погоду надо ломать! - улыбаясь, стали часто говорить мы, не трогаясь с места.
Или еще - Башлавин был страстный охотник, во всяком случае любил это дело. Выбирал себе самые дальние маршруты, чтобы возможность встретиться с оленем или бараном была наиболее ве-роятна и винтовка у него была, а не карабин, чтобы бить на более дальние расстояния. И стрелял он, посылая пулю за пулей, учитывая упреждение. И ведь попадал… За 300, 400, 500 метров, да ведь ча-сто еще и вдогонку. И рабочих брал двоих, чтобы легче донести до-бычу до лагеря. И, кстати, он был нашим основным кормильцем.
А, возвращаясь в лагерь, как-то на вопрос Ивана Раскосова, нашего радиста (из старой гвардии), встречавшего приходящих из маршрута, стоя у костра и облокотившись на слегу тагана: - Ну, как там, Дим, что там?.. - стал рассказывать, как он встретил барана, как стрелял, но тот ушел и говорил, что видел кровь на камушке… Иван поддаки-вал, качал сокрушенно головой, а когда Константиныч пошел к своей палатке, сказал вслед ему улыбаясь и явно подтрунивая: - Охотник «хренов»…
С тех по выражения - «Охотник хренов» и «была кровь на камуш-ке» стали тоже нашими, часто повторяемыми выражениями. Мне же как-то везло встречать живность недалеко от лагеря. То ку-ропатку подстрелишь, то утку, а как-то, вернувшись из маршрута,
ГОРНЫЕ БАРАНЫ
я заметил двух баранов, пасущихся на склоне сопки прямо возле ла-геря. Я подкрался поближе и выстрелил из малокалиберки (караби-на в этот сезон мне не успели переслать из Зырянки - он был там на хранении в УВД). Я почувствовал, что попал, выстрелил еще, выпу-стив обойму и почему-то у меня кончились патроны. Обычно у меня был приличный запас. Мы занорились в палатку и наблюдали, как один пасся, а второй тревожно озирался, не пытался уйти. Потихонь-ку они передвигались вверх по склону к вершине. Мы ждали Башла-вина и, когда он пришел, бросились к нему:
- Константиныч! Бараны! Один ранен! Добей! - Башлавин, что-то ворча, осторожно подкрался к подножию сопки и выстрелил в ране-ного. Тот упал, а второй подпрыгнул и скрылся за сопкой. Осматри-вая добычу, Башлавин сказал мне:
- Ты перебил ему коленный сустав и ему было трудно передви-гаться. Это взрослый баран. Если бы ты ранил молодого, то старый ушел бы и увел молодого за собой.
Хранили мы мясо по разному. У Шульгиной засаливали в фанерные бочки из под сухой картошки или в молочных флягах, ставя их на мерзлоту; у Башлавина складывали в большой брезентовый бауль-ный мешок и, привязав веревкой, бросали в ручей на глубокое, но проточное место; у Осташкина - подвешивая на слеге в тени на ве-терке.
СОХРАНЕНИЕ МЯСА ОБВЕТРИВАНИЕМ
А в Жиганске меня, например, поразил хозяйственник партии. Я привык, что любую вещь, нужную тебе из снаряжения или продук-тов, нужно было буквально выпрашивать.
Я И ЛАЧЕВСКИЙ НА БЕРЕГУ ЛЕНЫ. ЖИГАНСК.
Помню, Дыканюк Женя в паре с Володей Антоновым, шутя, но с серьезным деловым видом, приходя с заявкой на канцелярию, спрашивали кладовщицу:
- Ковши экскаваторные есть?.. А замки замочные?..
- Нет! - тут же, даже не задумываясь и без тени улыбки, серьез-но отвечала та.
А здесь, Лачевский, крупный, пожилой, седовласый, необычайно спокойный мужчина, просто сказал мне: - Пойдем, посмотрим… - Мы пошли на склад и я получил то, что просил.
На выбранный для работ участок я вылетел в паре с Лешей Жадо-биным, немолодым, но крепким напарником-радистом (старой гвардии) и рацией РППС с двойным комплектом батарей, двумя пон-тонами 500-ми, снаряжением и продуктами на пол сезона. И, хотя нас было всего двое, вещей набралось прилично. Вертолет высадил нас на небольшой песчано-галечной косичке. Мы выбрали рядыш-ком, но повыше ровную площадку и поставили палатку.
Металлические колья ("пальцы" траков ГАЗ-47), две раскладушки, по листу кошмы на них и спальники - 15 минут и палатка стоит. Я даже стояки и перекладину для палатки затем возил с собой, чтобы не рубить новые и не терять время. Они высыхали и были очень лег-кими.
ПЯТНО-ШЛЕЙФ ФОТОАНОМАЛИИ ТРУБОЧНОГО ТИПА
Утром встали, позавтракали и полезли на склон заверять фотоано-малию. Намеченный участок был недалеко от нашей стоянки и на местности хорошо выделялся среди разреженного лиственничного леса сгущением кустарника ольхи. Отобрав в нижней части участка несколько шлиховых проб, мы спустились к ручью и промыли их. Даже невооруженным взглядом в лотках хорошо выделялось боль-шое количество минералов-спутников с зернами до 5 мм, а уж под 4-х кратной лупой (выданной еще Башлавиным) я без труда разли-чил на них матовые «рубашки» - признак 1 класса сохранности. Я хорошо насмотрелся на такие «рубашки» еще в Москве под биноку-ляром - пироп и пикроильменит были набраны в предыдущий се-зон из отвалов на обогатительной фабрике.
Это была КИМБЕРЛИТОВАЯ ТРУБКА! В первом маршруте… С первой пробы… Это была удача! Заслуженная удача!
А вода в ручье падала... Пик паводка прошел и вода падала прямо на глазах. "А план по отработке бассейна ручья с меня все равно спросят, - подумал я, - и никто его не отменит. А если задержимся здесь, вообще по воде не пройдем. Будем сплавляться! А о трубке сообщим позже, когда всю работу выполним."
Мы сплавлялись, вернее, тащили лодки, то приподнимая каждую вдвоем за каркас,то разгружая их и перетаскивая вещи от плеса к плесу, от одного бочага до другого, и отшлиховывали, отшлиховыва-ли приустьевые части всех приточков ручья. А вода все падала. Вот тогда я и понял, что для проходимости по здешним речкам нужно иметь по две лодки на человека. А то и по три (так я и работал впо-следствии). Так мы и продвигались вниз по ручью, у меня не хватает смелости сказать сплавлялись. Какой уж там сплав. И так день за днем, день за днем. Жадобин только охал:
- Ну и работенка! У меня за все годы работ такого не было…
А я воспринимал все как должное - ведь могло быть и хуже… Ру-чей мог вообще пересохнуть.
Так мы дотащились до устья. Встали на основной речке напротив устья ручья на высокой ровной площадке высокой поймы. До чего же красивое оказалось место - густой сосновый лес за спиной, ши-рокие глубокие плесы по обоим сторонам ручья. И в речке рыба по-крупнее хариуса - ленки.
НА СПИНИНГ
Мы отдохнули, устроили банный день, порыбачили под перекатом, сходив вверх и вниз по речке… И сходили в маршрут вверх по реке на обнажение с трубкой «Обнаженная». Набрали образцов кимбер-лита с коренного скалистого выхода, пробу на геохимию, помыли шлихи…
Интересный эпизод у нас произошел по дороге к трубке. Мы шли по хорошо выраженной тропе, день был ясный, солнечный, теплый. Тропа была в тени деревьев, в глазах пестрило от пробиваемой сол-нечными лучами листвы и я не сразу понял, что движется впереди и медленно уходя от меня…
Глаза заметили это движение, но мозг не сразу понял и отобра-зил… Что-то серое и крупное… Заяц? - Была первая мысль. Да, нет… Что-то крупное… Осел? - почему-то подумал я, - вон как круп пе-реваливается сбоку набок… Да откуда здесь осел? Вскинул малока-либерку с оптическим прицелом… Не сразу, но понял, уж очень бы-ло неожиданно… Журавль! Пегий какой-то... Высотой с меня. Стерх! Я держал его на мушке… Секунда… Две… Три… Нет, выстрелить я не решился… Пусть живет… Журавлей в районе было так мало, что я не видел ни одного, даже в воздухе. Только в отчетах в главе «Физико-географический очерк» упоминалось - присутствуют в незначитель-ных количествах. Из уважения к нему, мы подождали, когда он скроется в кустах и пошли дальше обсуждая встречу.
СТЕРХ
Мы сделали всю намеченную работу и только тогда я связался по рации с начальником и передал о завершении работ и открытии трубки. И, конечно, он спросил, почему я ее не поковырял. - А чем и с кем? - спросил я. Но я чувствовал, что он доволен.
Он тут же заказал вертолет и прилетел сам, привезя магнитометр и двух опытных ребят-горняков. Мы прорубили на участке сгущения растительности крестообразный профиль и магнитка сразу показала повышенные значения непосредственно выше сгущения раститель-ности. От центрального профиля мы прорубили параллельные про-филя и расставили пронумерованные пикеты-колышки. Затем про-шли по пикетам с магнитометром и вынесли значения показаний прибора на миллиметровку. Вырисовалась четкая округлая магнит-ная аномалия небольшого размера. Так Осташкин научил меня намечать профиля, расставлять пикеты и проводить наземную маг-нитную съемку, за что я был ему очень благодарен.
Впоследствии, я научился делать эту работу одновременно - впе-реди шел идущий с топором и намечал затесами профиль, за ним тянулся провод нужной длины и я ставил колышки-пикеты, подпи-сывая их. Затем я проходил по профилям с магнитометром, делая периодически замеры на контрольной точке.
А в центре аномалии был задан шурф, горняки быстро вскрыли элювиальные суглинки до мерзлоты и принялись долбить мерзлоту. Мы отмыли выбранную породу в ручье и набрали целый кулек ми-нералов-спутников для коллекции, а сапоги наши покрылись тонким голубым налетом.
В Батагай полетела радиограмма: - Найден «Ящик»!
Осташкин был очень доволен - наконец-то нашей партией был от-крыт новый счет, ведь последние годы были безрезультатны…
ШУРФ В ЭПИЦЕНТРЕ АНОМАЛИИ
А горняки «проходили» сантиметров по сорок за день, ведь дол-бить мерзлоту это все-равно что долбить камень. Пробовали прогре-вать костром, но это мало помогало. Вечером горняки калили на ко-стре кончики ломов до бела и оттягивали их, вытягивая и заостряя. И мерзлоту скалывали по чуть-чуть, откалывая по щебеночке и делая выемку-канавку по краю днища шурфа. Затем откалывали по щебе-ночке от бровки канавки. Тяжелая это работа, не каждому по плечу.
За несколько дней, да, нет, не за несколько, побольше, прошли метра три-четыре, шурф совсем сузился, а коренных все не было. Су-глинок с дресвой кимберлитов конечно постепенно перешел в га-лечно-щебнистые песчаные зеленовато-серые суглинки с отдельны-ми глыбками брекчии, но до коренных дойти было уже невозможно. Они, вероятно, были на глубине 7-8 метров, кто их знает… На этом с шурфом было закончено.
По завершении работ полагалось укрепить в шурфе слегу с надпи-сью названия трубки и годом открытия. Осташкин срубил длинную листвяшку, зачистил, вырубил у основания Г-образную выемку и раз-говор зашел о названии. Первое слово было мое - кто открыл, тот и называет. Я хотел назвать КАТЕРИНА - в честь жены.
- Ну, что еще за женские названия… - возразил Осташкин. - Да-вай назовем КОСМОС - ведь наши работы проходят под названием Космоаэрогеологисеские исследования и даже экспедиция из Аэро-геологической была переименована в Космоаэрогеологическую. А найдешь следующую, назовешь еще как-нибудь.
Просьба начальника - приказ для подчиненного. Так трубка полу-чила название «Космос».
- А как там с заверкой фотоаномалии на Улах-Муне? - спросил я.
- Да заверим… - как-то неопределенно ответил он. - Надо гео-химию провести… покопать еще…
Я так ничего и не понял. Их там, на участке, человек десять, если не больше. Чего тянуть. чего копаться, при чем тут геохимия… Но рас-спрашивать еще постеснялся.
Осташкин заказал вертолет и забрав Жадобина (все равно это был не работник, а на большом лагере он бы пригодился как радист) и горняков, улетел на Улах-Муну, а мне оставил двух рабочих, приле-тевших с вертолетом, и один горняцкий ломик, который я выпросил.
Мне поручено было собрать и обработать металку по проделанной сети пикетов. Мы собрали пробы (по горсти элювия из закопушек на пикетах) в шламовые мешочки, я просушил их и, просеяв через стоп-ку сит с отверстиями разного диаметра, пересыпал тонкую фракцию в пакеты из крафт-бумаги. Составив ведомость, я вложил ее с паке-тами в ящик из под консенвов, заколотил его, обтянув по краям тон-кой проволокой, и надписал «В Москву - миталлометрические про-бы». Это заняло несколько дней.
Выйдя в эфир, я сообщил о проделанной работе. Что дальше?
- Попробуй вскрыть контакт трубки с вмещающими, - сказал начальник и я понял, что он не знает, чем меня занять.
- А что с фотоаномалией? - вновь поинтересовался я. И он опять пробурчал что-то про геохимию.
Поскольку приказы не обсуждают, я поставил ребят на копку шур-фа, но, жалея их бесполезный труд, попросил проходить хотя бы сантиметров по десять. Большего они все равно бы не прошли. Так прошла еще неделя.
- Как дела? - спрашивал меня порой Жадобин.
- Копаем… - отвечал я.
ШУРФ НА КОНТАКТЕ КИМБЕРЛИТОВ С ВМЕЩАЮЩИМИ
А сезон подходил к концу. Была уже середина августа. Лиственни-ца начала потихоньку желтеть, а карликовая березка краснеть. Мы копались потихоньку на своей трубке, а на Улах-Муне летал МИ-4, залетывая участок магнитометрией, работал наземный геофичиче-ский отряд и отряд занимающийся геохимией геохимией по разме-ченным геофизиками профилям, что-то копали горняки… а результа-тов все не было. Мою аномалию почему-то так никто и не заверял…
И как-то на связи, часов в 11-ть, когда мои «горняки» (я не могу это слово написать без ковычек) ушли на склон к шурфу, а я включал рацию скорее из любопытства - послушать как идут дела у наших, Жадобин с лукавством вдруг спросил меня:
- …Ты здесь на свою аномалию не хочешь сходить?
Я почувствовал, что Осташкин сидит рядом с ним.
- Конечно хочу! - ответил я.
- Собирайся! Борт высылаем!
Я поспешно стал сворачивать лагерь, свертывать спальники, сни-мать антенну, собирать посуду, снимать палатку, вытряхивать от зо-лы печку и стаскивать все это на косичку, благо она была рядом.
Вскоре загудел и выскочил из-за сопки вертолет. Описав полукруг, он резко приземлился на косичке, я запрыгнул в него и сказал пило-ту, что надо забрать ребят со склона. Мы взмыли в воздух, подлете-ли к шурфу (сесть было невозможно), пилот открыл окошко и пома-хал ребятам рукой, показывая вниз в сторону стоянки. То же сделал механик, открыв боковую дверцу: "Давайте, давайте. - мол, - вниз!". Они поняли и, похватав нехитрый инструмент, побежали к лагерю. Вертолет приподнялся, плавно слетел на косу (воды уж почти не бы-ло, оставалась только в бочагах) и сел, не выключая винтов. Пока я закидывал внутрь салона снаряжение (механик принимал его и укладывал ближе к кабине), прибежали ребята, мы загрузились и вертолет, легко оторвавшись от косы, почти вертикально взмыл в воздух и полетел на Улах-Муну.
ВЕРТОЛЕТТ МИ-4
Что и говорить, пилот был классный, самый опытный из Оле-некского отряда, мы его знали и очень уважали.
На Улах-Муне, где все приличные домики были заняты работника-ми партии, я подселился к своему приятелю, Диме Израиловичу, начальнику геофизического отряда, который «захватил» себе место в комнатке большой избы-клуба.
На Улах-Муне, где все приличные домики были заняты работниками партии, я подселился к своему приятелю, Диме Израиловичу, начальнику геофизического отряда, который «захватил» себе место в комнатке большой избы-клуба.
На следующий же день, мы с ним, захватив магнитометр и треногу, в сопровождении двух опытных горняков с их инструментом, пошли к месту разрыва структурного уступа на склоне. «Поставив» горняков на ровной площадке под уступом, Дима с ходу прошел с магнито-метром в районе разрыва уступа… И первую шкалу прибора зашка-лило… Дима от волнения даже сел на землю, вытер пот со лба и за-курил…
ДИМА ИЗРАИЛОВИЧ
Это была магнитная аномалия, это была кимберлитовая трубка! Моя вторая кимберлитовая трубка за этот сезон!
Горняки были поставлены на центр аномалии, а Дима еще долго подсмеивался надо мной, вспоминая, как я, детализируя централь-ную часть с шагом 1х1м (трубка оказалась небольшой по диаметру), запутался в установке колышков-пикетах.
И у него тоже супругу звали Катерина и я опять захотел назвать трубку этим именем.
А в Батагай полетела радиограмма:
- Найден второй «Ящик».
Главный геолог экспедиции, порадовавшись нашим успехам, выле-тел в нашу партию и живо стал обсуждать возможность нахождения трубки еще где-нибудь на территории.
- Пошлем Музиса, - говорил он, - он найдет!»
Заговорили и о названии. Теперь уже Натапов предложил назвать ее «Космос».
- Но такое название уже есть, - напомнил я.
- Ничего страшного. Пусть будет «Космос-2».
А к этому времени стали поступать результаты воздушной и назем-ной магнитной съемки и были выявлены еще несколько кимберли-товых тел. Причем размер трубки Заполярная был увеличен вдвое - предыдущие исследователи не обратили внимания на ее тоненький «хвостик» и не стали наращивать наземную съемку в этом месте. А форма ее оказалась в результата наших работ похожей на песочные часы и название ее было изменено на Заполярная-1 и -2. Другие трубки были приурочены к лианементам (разломам?) северо-западного направления, параллельным тому, к которому была при-урочена трубка Заполярная. Все основные лианементы-разломы бы-ли выявлены при дешифрировании космического снимка.
Осташкин был твердо убежден в приуроченности всех кимберли-товых тел к протяженным глубинным разломам и все наши работы строились под эгидой этой теории.
Но на этом мой второй полевой сезон не закончился.
Не смотря на то, что в воздухе уже пахло наступлением зимы, идея открытия кимберлитовой трубки «по быстрому», не была забыта. Но открыть ее хотелось не там, где возможно по дешифровочным при-знакам, а там, где хотелось…
Послать решили Истомина Валеру, меня и двух рабочих.
Выбранный участок мне не понравился и, хотя на нем была зафик-сирована слабенькая магнитная аномалия, сам участок находился в зоне распространения рыхлых юрских отложений, препятствующим выявлению кимберлитовых тел.
Я сразу сказал, что не вижу дешифрирующихся объектов, но пере-чить начальству не стал. «Полетите на три-четыре дня, - сказали нам, - а потом мы вас выдернем».
Забрасывал нас Волошин. Наученный предусмотрительности еще Башлавиным и всем опытом своих полевых работ, я набрал несколь-ко ящиков снаряжения, чем удивил Лешу Тимофеева:
- Куда ты столько набрал? - сказал он. - Летите-то всего на три дня!
- Лучше перебдеть, чем недобдеть, - ответил я словами Башлавина.
И нас забросили на выбранное место. Это был слабо залесенный участок водораздела, с подлеском из высокого кустарника ольхи и тальника. Только Волошин, наверное, смог бы здесь сесть… И он сел… Чуть зависнув и не выключая винтов… Мы выгрузились и он, пообещав забрать нас через три-четыре дня, улетел.
ПАЛАТКА ВНУТРИ
Мы выбрали для палатки местечко чуть в сторонке от места посад-ки вертолета. Валера с рабочими, захватив треногу с магнитометром, сразу пошел «на разведку» - покопаться на месте предполагаемой аномалии - до темноты еще оставалось несколько часов. Я же по-ставил большую палатку (я могу один поставить хоть 6-местку), рас-ставил раскладушки, раскидал на них спальные мешки и рюкзаки с личными вещами, установил печку справа от входа, поставил по се-редине большой посудный ящик с крышкой (от 500-тки) как общий стол, под навес палатки ящики с мешками продуктов и накрыл вход в палатку тентом (летом он защищал от проникновения комаров, осенью - от дождя и снега. Туда же, в этакий "тамбур", можно было складывать и запас наколотых для печки дров.
Растопив печку, занялся таганом недалеко от палатки. Помимо двуручной пилы, я захватил еще свою личную, с крупными зубьями и размером с половину двуручной.
Валера пришел в сумерках на свет костра. Покачал головой: - "Ничего, - мол, - нет!"
А я и не сомневался… На следующий день он решил сходить еще раз, тем более, что в его распоряжении был уже целый день. Мы приготовили ужин, поели при свете свечей (у меня был запас) и улеглись спать.
Так закончился этот осенний день.
ПАЛАТКА В СНЕГУ
А наутро мы проснулись… зимой. Снегу - по колено. Но работать еще как-то, с грехом пополам, можно было и Валера, после завтрака, опять ушел на участок.
Когда вернулся, опять покачал головой…
Выйдя на связь (у нас уже была усовершенствованная рация «Гро-за»), он сообщил о результатах, вернее их отсутствии, и мы стали ждать эвакуации.
Ну и тут началось… обычное! Вертолет отозвали, затем к нам не могли прилететь из-за непогоды, затем у вертолета кончился ресурс и он улетел в Якутск, затем еще что-то… Думали, может быть, везде-ход к нам выслать, но он будет идти дня два, да обратно… Итого дня 4-5, а мы уже сидим неделю. И продукты кончаются, несмотря на мой предусмотрительный запас. А вертолетом и не пахнет!
ЗАГОТОВКА ДРОВ
Мы развлекаемся заготовкой дров. Сильно отрицательной темпе-ратуры еще не было. Печка с обогревом палатки справлялась, гото-вили тоже на ней. Я даже наладил электричество из автомобильной лампочки и батарей для РПМСки.
Но даже и мои запасы не бесконечны и стали подходить к концу. Каждый день нас спрашивали:
- Как вы там?
И Валера отвечал: - Держимся!..
А из консервов оставалась всего одна банка...
Мы просидели недели две, может быть на пару дней меньше. Во-лошин прилетел за нами неожиданно, и добился вылета только по-тому, что помнил, что в тайге сидят люди, которых он туда закинул. И ему не нужно было объяснять точное местонахождение. Да дру-гой, мне кажется, и не решился бы.
Так, наконец-то, закончился мой второй полевой сезон на Сибир-ской платформе.
Так, наконец-то, заканчивается и мой рассказ.
= = = = = = = = = =
ТРЕТИЙ КОСМОС
ВЕЗДЕХОД ГТТ – пос. ЖИГАНСК
Задание было - получить в Жиганске ГТТ, перегнать его к месту проведения полевых работ (1000 км), отработать участок (бассейн речки Мерчимден) и вывести вездеход на базовый лагерь (на реке Оленек).
Из Жиганска мы выехали поздно, где-то числа 10-го июля - вездеход ремонтировали, подваривали где надо кузов и днище для усиления и герметичности. Просидел в Жиганске в ожидании недели две. Получил за это время со склада по заявке снаряжение и продукты для своего маленького отряда, портативную (по сравнению с РПМС) рацию «Гроза» с калиброванными каналами, оружие (боевой карабин калибра 7,62) и спецчасть (топографические карты-двухсотки и аэрофотоснимки).
Предстоящая дорога до Мерчимдена меня тревожила, т.к. ориентироваться по карте в плоской пойме реки Лена было сложно (если не сказать невозможно), выручало наличие наезженной дороги до поселка Эйк. Но из Жиганска выходило несколько дорог, как бы не сбиться, будешь ехать без ориентиров неизвестно ку-да… А после поселка как? Хорошо, завбазой, Игорь Сухов, посоветовал обратиться к местным геофизикам, они прокладывали профиля для сейсморазведки в районе. И действительно, один из профилей, довольно протяженный, шел от Эйка в сторону Мерчимдена.
ГТТ был, конечно, не новый, мы их получали откуда-то из воинских частей и успел поработать в Жиганске несколько лет, работая по хозяйству и встречая и провожая нас в аэропорт, т.к. надо было переправляться через речушку, разделяющую посе-лок и аэродром. Нам выделили этот ГТТ, получив более новый. Я крутился вокруг него во время ремонта для ознакомления и привыкания к нему, да и от скуки, т.к. делать днем часто все равно было нечего, вечером же можно было сходить в клуб на какой-нибудь фильм или посидеть на пабереге Лены у костерка. Истомин за закидушку даже поймал однажды масенькую стерлядку.
ИГОРЬ СУХОВ (сидит), КОЛЯ ТВЕРДУНОВ (слева)
Хотелось скорее вырваться на природу из этой поселковой пыли и бухающих шумящих работяг (как их удержишь?). Общаться с ними было довольно мерзко… Один из старших геологов у Шахотько, не выдерживая, как-то даже сказал:
- Достали! Взять бы пулемет, да перестрелять всех к чертовой матери…
Но, что делать, приходилось терпеть до поры до времени и сдерживаться. А как удержишь, если магазин работает…
Но, вот, наконец, заправившись соляркой под «завязку» и взяв еще две бочки в запас, прогрохотав гусеницами по поселковой дороге и поднимая тучу пыли, наш ГТТ вырвался из Жиганска… Я попросил только базовского вездеходчика (Ивана Родина), на всякий случай, проехать с нами до дороги из Жиганска и направить нас в нужную сторону. На прощание он посоветовал нам быть осторожнее, переправ-ляясь через речку Серки, т.к. место там разъезженное и можно завязнуть.
НА ПАБЕРЕГЕ ЛЕНЫ ПОД ЖИГАНСКОМ
На счастье, впереди нас мчался ГАЗ-71 с «местными», которым тоже нужно было в Эйк, и мы держались за ними. Несколько раз они останавливались из-за ка-кой-нибудь поломки (глох мотор) и наш вездеходчик шел к ним и помогал разо-браться. Все были полупьяные, т.к. жиганская вольница еще не выветрилась из их голов, да и наш вездеходчик («Сохатый») не мог угомониться, пока и его бутылка не опустела. Только тогда я вздохнул с облегчением, ведь в тайге магазинов нет. Дорога была настолько наезженна, что с нее нельзя было сбиться даже полупьяно-му. Иногда она, правда, раздваивалась, но тут выручал впереди идущий 71-вый и мы слепо двигались за ним.
ЧТО НАЗЫВАЕТСЯ «СЕЛИ ПО УШИ»
Подъехав к какой-то небольшой неглубокой речушке с чистой прозрачной водой, мы перемахнули через нее и устремились вслед уже скрывшемуся 71-му. Легко взлетев на противоположный берег наш ГТТ ринулся вдогонку и… сел… Сел так, что я даже испугался… Месиво по самую дверцу… Гусеницы где-то внизу и просто прокручиваются… Можно сказать: - «Сели по уши»… Мы вылезли на крышу и стали озираться и чесать в затылках.
У меня был кое-какой опыт работы с вездеходами на Колыме и в Верхоянье, но там это были легкие вездеходы (47 и 71) и надеть соскочившую гусеницу или вытащить вездеход из трясины на бревне или самовытаскивании, не представляло большого труда. А здесь, на такой мощной тяжелой махине, я работал впервые. И не сообразишь сразу, за что хвататься… Казалось, потяни ее чуть-чуть, помоги ей… и она выползет. Мы срубили лесину, отпилили бревно, чего-то накидали впе-реди под гусеницы и я от растерянности предложил закрепить бревно брезентовой широкой (см 5) толстой лентой. У вездеходчика опыт был тоже, видимо, не богатый, раз он согласился. Тракторист, может быть механик-танкист, но не в таких же условиях…
Короче, прикрепили лентой бревно к тракам у звездочек, так что оно торчало с боков шире вездехода, завелись и тихонько попробовали двинуться вперед… Наивные… Лента просто лопнула, как гнилая веревка, а бревно, пройдя под гусе-ницами, вынырнуло сзади. Опыт приходит во время работы…
- У тебя трос есть, - спросил я «Сохатого».
- Есть, - ответил он.
- Доставай!
И мы закрепили бревно тросом. Но и это не помогло. Тонкий трос лопнул так же легко, как и лента… Как нам показалось, 71-вый встал где-то недалеко впе-реди и Сохатый пошел попросить ребят попробовать дернуть нас из трясины их вездеходом.
К этому времени я сообразил, что это и была речка Серки и то место, о котором предупреждал нас Иван Родин. Вернувшийся вездеходчик сказал, что якуты с 71-го встали на ночевку и помочь нам отказались. А ведь мы им помогали всю дорогу.
Мы поставили палатку на сухом месте, установили рацию, раскинули лучом антенну и я связался с Жиганском, благо дело было вечернее. Вызвал на переговоры Ивана и попросил подъехать и вытащить нас. Благо, Иван был очень добродушный и отзывчивый человек. Он пообещал приехать утром.
Утром мы встали, что-то приготовили на костре, съели, попили чайку и решили попробовать еще раз.
- У тебя потолще трос есть, - спросил я Сохатого.
- Есть, - ответил он.
- Давай!
Он достал толстенный трос (для буксировки), мы привязали им бревно к тракам у звездочек, напилили еще несколько бревен и, связав все имеющиеся тро-сы в один, прикрепили его одним концом к звездочке, чтобы он наматывался на нее, а другим к ближайшему дереву. Хорошо хоть, длины троса хватило. Вездеход за-урчал, привязанное бревно стало уходить под вездеход, привязанный к дереву трос натянулся и… ГТТ чуть сдвинулся вперед. Мы тут же подсунули под него следую-щее бревно, и еще одно, и еще… ГТТ медленно пополз вперед и стал вылезать из трясины. Мы направили его левее, на более сухое место… И он вылез!
Трудно передать то чувство, что наполнило меня! Сначала, что выбрались (я уж не чаял). Затем, какая-то гордость, что мы выбрались сами, без чьей-либо по-мощи, только своими силами… И тут я вспомнил, что наступило 11 июля! Это был мой день рождения! Это был мне подарок Судьбы!
А тут еще что-то заурчало в кустах и ГТТ Ивана Родина выполз из чащи и встал рядом с нами. Мне даже неловко стало, что я сдернул его и вытащил напрасно из Жиганска. Но он с пониманием отнесся к нашей беде, мы посидели, пришли в себя от пережитого, успокоились, попили чайку, свернули палатку, сняли тросы и, попрощавшись с Иваном, разъехались в разные стороны - мы в Эйк, а он в Жиганск.
Мы проехали мимо 71-го, который загружали «местные», и поехали дальше. 71-й скоро нагнал нас и перегнал, но так же скоро и встал из-за какой-то полом-ки - местные наездники, открыв капот, ковырялись в моторе. Я легонько махнул Сохатому кистью руки - «вперед!». И мы проехали мимо них. Терпеть ненавижу людской неблагодарности! Так мы и ехали. Я только поглядывал на пройденный километраж по спидометру и на стрелку компаса, чтобы хоть примерно представ-лять, где мы можем быть. И неожиданно мы выехали к большому озеру - здесь и был поселочек Эйк. Кажется здесь была ферма для коров и вертолетчики любили летать в эту сторону, подсаживаясь и разживаясь молоком и сметаной. Мы проеха-ли по берегу озера до какого-то пустующего строения, высматривая место для остановки, зашли в него посмотреть на пригодность ночевки, но через минуту вы-шли - так все было захламлено какой-то рванью и неприятным запахом… Еще и подхватишь чего-нибудь…
Палатку поставили на берегу озера. Ребята пошли к домикам и лодкам на берегу и принесли несколько муксунов - рыбаки угостили. Я развернул рацию, кинул антенну лучом в сторону Жиганска и, связавшись с базовой станцией, пере-дал, что мы дошли до Эйка и что я «закроюсь» на несколько дней.
Мною еще владел дух дисциплины, привитой на Колыме Василием Георгие-вичем, который требовал связь точно по расписанию и, если «закрываешься», то должен был обязательно сообщить. Но это было в экспедиции №8 - Колымской. Здесь же, после ее объединения с экспедицией №3, на связи были свои порядки - каждый выходил, когда хотел или мог и, как я убедился, мог даже не предупреждать о закрытии связи на несколько дней. Осташкина же я предупре-ждал всегда: начальство должно знать, где ты и как ты, только оно и беспокоилось за нас.
И было еще одно странное отличие одной экспедиции от другой. В 8-мой все геологи любили играть в преферанс, не на деньги, просто так, чтобы скоротать вре-мя в ненастные дни или дни ожидания вертолета. Преферансом «заражались» даже рабочие, особенно студенты. А в 3-ей к преферансу были совершенно равнодушны. Лишь некоторые любили шахматы и мы азартно наблюдали, как сражались в них, например, Башлавин с Битерманом (наши партии располагались в соседних комна-тах).
И еще было одно отличие. Это мое субъективное мнение, может быть оно и ошибочно. В 8-й было больше духа товарищества, радушия и гостеприимства. Можно было зайти в любую партию и услышать возгласы приветствия, как будто только тебя здесь и ждали. В 3-ей же радушие бывало, видимо, и показным, в одной партии даже не постеснялись прикрепить к входной двери плакат: «Прежде чем войти сюда, подумай, а нужен ли ты здесь!».
ГТТ НА СКЛОНЕ
Вечерком, на огонек костра, к нам зашел один из местных, якут, ветеринар, он прилетел сделать прививки животным. Был он навеселе, в хорошем расположе-нии духа и мы посидели-погутарили - «капсе» вели, чайку попили. А под конец он как-то странно сказал: - Мы вам еще покажем… И чувствовалась в его словах ка-кая-то обида на русского человека…
Переходя из партии в партию, я быстро сходился с ровесниками, приятель-ские отношения переходили в дружеские, и я очень переживал, когда кто-нибудь из них уходил из экспедиции по каким-нибудь своим соображениям. Так, Володя Чекмазов ушел, поступив в Инъяз (свою мечту); Юра Волков перешел в другую экспедицию (чтобы работать по специальности - гидрогеологом); Игорь Сухов - на стройку (за квартиру); а Таня Тимофеева-Рабизова, окончив курсы массажисток, решилась работать самостоятельно. Я же продолжал долго поддерживать друже-ские отношения даже с некоторыми студентами, поехавшими с нами рабочими; и даже с человеком (Сергеем Кореневским, главным авиамехаником с Оленька), который просто проезжал мимо моего лагеря на реке Оленек, я сохранил друже-ские отношения и по сей день (и с ним и с его сыновьями). Он зашел к нам в гости, принеся кусок сливочного масла к чаю, а мы свое к тому времени перетопили, что-бы оно не пропало (из опыта работы у Башлавина!). Он хотел посмотреть наш ло-дочный мотор (Иваныч его попросил), который барахлил, но наш вездеходчик от-несся к нему ревниво и я не стал настаивать.
Я это описываю так подробно, поскольку даже в нашей партии, «Осташкин-ской», молодежной, живой, веселой и дружной, сохранившей эти отношения и до сего времени, порой наблюдались и признаки отчуждения, особенно заметные со временем.
Но продолжим наш маршрут. Мы выехали из Эйка по дороге в сторону Мер-чимдена и вскоре наткнулись на целый склад пустых бочек, валяющихся под от-крытым небом. Мы нашли и некоторые полные с соляркой и не преминули дозапра-виться. Дорога здесь заканчивалась, разветвляясь на ряд более мелких колейных, но недалеко уже был профиль сейсморазведки и мы легко вышли на него, т.к. пойма Лены кончилась и рельеф местности из плоскостины перешел в более холмистый и можно было хорошо ориентироваться по топографической карте.
ПО РЕДКОЛЕСЬЮ
Сейсмологический профиль представлял собой прямолинейную (как по линейке) широкую наезженную дорогу с разъездами через равные расстояния. Он тянулся по водораздельным плоским вытянутым сопкам на десятки километров и мы понеслись по нему, испытывая наслаждение и чувство восторга от скорости, которую наконец-то могли себе позволить. Гусеницы только весело потренькивали в такт скорости и плавности хода.
Но пришла пора закончится и профилю… Мы спустились вниз по склону в верховье ручья, из которого предстояло переваливать в верховья Мерчимдена, и встали на ночевку. Русло ручья было узким и относительно глубоким, без песча-ных косичек, с осокой у берегов и неширокой поймой, заросшей карликовой берез-кой.
Занимаясь приготовлением ужина, мы заметили одинокую ондатру, забрав-шуюся сюда при весеннем расселении в поисках места для зимовки. Я подстрелил ее из «тозовки», замеченной мною в вертолете (еще на Колыме) и выменянной у знакомого мне авиамеханика вертолета на офицерский ремень. Затвор, который у нее отсутствовал, я выменял у одного из геологов в Москве на бутылку, а в Верхоянье переделал свою малокалиберку, приделав 5-ти зарядный магазин. Обойму к магазину мне «достал» приятель (коллега). Так, добывая по одной, к концу сезона я, обычно, набирал штук 6-7 на шапку.
Выезжая с утра в дальнейший путь и держась русла ручья, Сохатый спросил меня:
- А где дорога?
Он, видимо, привыкнув к хорошей дороге, подумал, что в тайге они есть вез-де.
Пришлось его разочаровать, сказав, что «лафа» кончилась… Но проходимость по ручью, пойма которого была вся в карликовой березке, и в нижних частях склонов, где лес был представлен редколесьем, была хорошей. Расстояние просматривалось далеко вперед и мы двинулись вдоль ручья с выходом на невысокий пологий водораздел и «свалились» в верховье Мерчимдена. Сам Мерчимден протекал плавно изгибаясь дугой с юго-запада на северо-северо-запад, параллельно руслу реки Оленек.
С КОСЫ НА КОСУ…
.
И мы двинулись вдоль Мерчимдена где по пойме, где по пабереге, где по появившимся песчано-галечным косам, переезжая по мелким перекатам с одной косы на другую, где по подножию склонов. Помню, неожиданно «нырнули» сходу в один бочаг (размером с сам вездеход) и на пару секунд оказались как в аквариуме (вся кабина под водой). Мы выскочили, не успев даже испугаться.
Шли с работой, отрабатывая все притоки реки и по левому борту и по правому, отбирая в приустьевых частях притоков укрупненные шлиховые про-бы. Каждый день вставали на стоянку, быстро ставя палатку и таган и готовили не-сложный ужин. Как только появились косички, можно было под перекатами и порыбачить - сначала на удочку потаскать нахлестом на мушку хариуса, а затем хоть на удочку, хоть на спининг - ленка. Рыба шла когда на уху, когда на жареху. А когда и на то и на другое.
Иногда лазили на склоны, чтобы «заверить» немногочисленные аномальные участки - темные пятнышки на аэрофотоснимках. Но снимки были неважного ка-чества, начала 50-х годов, какие-то белесые и мутные, но меня манила одна фото-аномалия в нижнем течении Мерчимдена по его правому склону и недалеко от русла.
Так мы и двигались… изо дня в день… изо дня в день… Вязнуть мы нигде не вязли, не где было, а вот соскочившие гусеницы натягивать, это приходилось. По косам ехать было и быстро и приятно, но порой какой-нибудь крупный камень попадал под траки на звездочку и скидывал их. Бывало, это происходило и в воде, на каком-нибудь относительно глубоком перекате. Тогда гусеницу приходилось разбивать, выбивая «пальцы», штуки по четыре трака - больше было не поднять, соединить вновь лентой впереди вездехода, наехать на нее и, захватив освободив-шуюся сзади ленту, натянуть ее на заднее колесо, протянув по колесам до переднего, затем надеть на звездочку. Верхнюю часть гусеницы соединяли с нижней и подтягивали… Такие ЧП были отработаны и больших неудобств не доставляли.
ГТТ НА ПАБЕРЕГЕ
Так мы и двигались… Потихоньку и без особых приключений. Буднично и привычно выполняя свою работу. ЧП нагнало нас в нижнем течении Мерчимдена. В очень удобном для нас месте… Рядом была заветная фотоаномалия, рядом была, как оказалось, прекрасная ровная чистая протяженная коса для приемки «кукуруз-ника» и рядом был «залом» - так, кажется, называется протяженный участок вы-сохшего русла, перед которым скапливается осенью большое количество «скаты-вающейся» рыбы. У вездехода же что-то сломалось - то ли муфта какая полетела, то ли еще что, не помню. Он стоял обездвиженный на косе, а мы «разбили» лагерь поставив большую палатку для ребят, 2-х местку для меня, 2-х местку под баню и таган для готовки. Я сообщил Осташкину о поломке и заказал нужную запчасть.
А на следующий день полез с ребятами на склон заверять ту самую «завет-ную», которая меня очень манила. На местности это оказалассь небольшая выпо-ложенная площадка, а на поверхности и в закопушке - песчано-галечный матери-ал желто-рыжего цвета с каким-то крупным углисто-черным минералом (до 5 см). Первой мыслью было, что это остатки речного аллювия какой-то древней речной сети. Прямо кусочек какого-то пляжа… Но на снимке и духу никакого речной тер-расы, да и высоковато для нее. Набрав в пробные мешки материала для промывки, мы спустились к речке и промыли его. Полный набор спутников - и зерна красно-го пиропа в «рубашках», и черного округлого пикроильменита, и зеленовато-желтого оливина и мелкого прозрачно-искрящегося циркона… Кимберлит! Ким-берлитовая трубка! Никакого сомнения… Но почему элювий желто-рыжий? На посещаемых мною местах открытия предшественниками кимберлитовых тел он был зеленовато-серым… И что это за такой 5-ти см минерал? Все это я сообщил Осташкину. Он долго не мог меня понять, а когда разобрался, то сказал, что желтый цвет - это сильно выветрелый, но характерный для элювия кимберлита цвет. А крупный углисто-черный минерал - это тоже пикроильменит, встречающийся в некоторых трубках. Вот она нехватка у меня опыта, но ничего, это дело нажив-ное… Век живи, век учись!
СКОПЛЕНИЕ РЫБЫ ПЕРЕД ВЫСОХШИМ ПЕРЕКАТОМ
Пока нам доставали нужную деталь, мы обследовали речку и вышли к известному всем местным залому реки, пересохшем русле метров на сто. Бедная рыба! Пытаясь пробиться вниз и извиваясь всем телом ей удавалось проскользнуть только метров 20-30… ну, 50!..??И все… Только стая черных воронов с радостью пользовалась этим подарком природы… И такое здесь совершалось каждый год! Только хороший дождь мог наполнить русло водой и спасти рыбу. Но откуда ему взяться, дождю? Осень здесь прекрасна по цвету и погоде, но засушлива. А место это было таким неспроста и было вызвано какой-то причиной геоморфологии участка: ведь неспроста непосредственно ниже, в приустьевой своей части русло Мерчимдена резко изгибалось и делало несколько крупных меандр - сказывалось, видимо, влияние реки Оленек.
Пока же мы наспининговали по половине двух баульных мешков ленков и засолили их, затем с трудом оттащили их до вездехода и загрузили в кузов. Дальнейшую за-солку проводили партиями, совершая засолку прямо в вездеходе. В этом деле я был мастер! Рыба для завяливания получалась и не слабо, и не сильно соленая - то, что нужно! Накопившись в глубоком бочаге перед заломом, голодная рыба кишела в нем и «брала» даже на пустой крючок. Что уж говорить про блесну. У меня была даже небольшая сеть №3 или 4, с вшитыми поплавками и вшитыми картечинами-грузилами - кидаешь, она сама разворачивается.
На месте местных, я бы послал сюда бригаду рыбаков с Оленька, они бы весь посе-лок рыбой обеспечили. Возможно, порой они так и делали.
Мы даже успели подкоптить для себя немного, выкопав по склону канавку-дымоход, закрыв ее сверху ветками и дерном, а вверху поставив шалаш-треногу, обернув брезентом, в которой развешивали рыбу на крючках. Внизу разводили огонь и закладывали его нарубленными ветками тальника, чтобы костер не столько горел, сколько дымил.
КОПЧЕНЫЙ ХАРИУС
Когда в Жиганске достали нам запчасть, Осташкин заказал АН-2 (полетное время самолета дешевле вертолетного, поэтому, по возможности, заказывали его). Предварительно он спросил меня:
- Самолет принять сможете?
- Легко, - ответил я.
- Разметьте площадку метров на 100-150!
- Сделаем. Соли еще дошлите, - добавил я. - Пробный мешок.
Мы нарубили небольших листвяшек и навтыкали их с шагом по 10 м, разме-тив площадку в длину. Шириной она была метров 50. АН-2 сел легко. Мы забрали запчасть, соль, пакет с газетами и письмами, снабдили пилотов свежей рыбой и проводили, помахав руками. АН-2 взлетел легко.
Наладив ГТТ, мы легко прошли до устья Мерчимдена, срезав напрямую уча-сток с меандрами, и по пабереге Оленька, весело позвякивая траками гусениц, до-вели вездеход до полевой подбазы на Оленьке.
Когда зашел разговор о названии трубки на Мерчимдене, мне было все рав-но, т.к. помня историю с названиями, я уже относился к этому довольно равнодуш-но. Игорь Михайлович, видимо почувствовал это и, чтобы я не выпендривался, ска-зал:
- Назови «Космос-3».
Так, в разных кимберлитовых полях севера Якутии, появились кимберлито-вые трубки «Космос-1», «Космос-2», «Космос-3».
Валера Истомин, посетивший впоследствии наш участок на Мерчимдене, от-крыл еще одну трубку - в этом ему помогло наличие новых аэроснимков (1977 года) отличного качества, не то, чем владел я (снимки 1952 года). Свою труб-ку, маскируя имя своей «половины», он назвал «Мери» (подразумевая - Марина). Мингазов, работая на другом участке, назвал открытые трубки «Шарик» - в честь Татьяны Шарковской (нашего минералога) и «Лорик», подразумевая - Лариса.
Такова история названия кимберлитовых трубок КОСМОС.
= = = = = = = = = =
ТОЛЬКО БЫ НЕ…
ПОСЕЛОК ОЛЕНЕК. АЭРОПОРТ.
Как-то вышел в очередной маршрут. Работали в этот сезон в районе извест-ного кимберлитового Укукитского поля в Заполярной Якутии. Отряд у меня, как всегда, небольшой - я и двое рабочих. А когда и только одного выделяли. Один рабочий - Леха Герасимов, я его еще в Москве персонально именно к себе взял - опытный, не первый раз в экспедиции, крепкий, жилистый, хороший шлиховщик, по прозвищу «Гангрена» - так его в шутку прозвали, когда он в банной палатке случайно к раскаленной печке прислонился (пришлось даже санрейс вызывать и вывозить его в больницу в поселок Оленек). Второго рабочего уже и не припомню как звали.
Маршрут по проходимости хороший - в истоках одного из ручьев, прито-ков реки Укукит, которая в Оленек впадает. Долинка ручья не болотистая, сухая, без кочкарника, ягельно-моховая. Склоны невысоких сопок залесены негустым лиственничным лесом с подлеском из отдельных кустов тальника и карликовой бе-резки. Погода хорошая, небо синее, безоблачное, денек солнечный. Идти - одно удовольствие. Да и недалеко, километров пять от стоянки, а то и чуть меньше. Транспорт - вездеход ГАЗ-47 - оставили в лагере, зачем зря гонять, пусть лучше вездеходчик (опытный пожилой, с густой курчавой бородой, по прозвищу «Дед») его профилактикой займется.
Задание привычное: во-первых - провести промывку «замком» укрупнен-ными шлиховыми пробами развилки основного ручья (нижнюю) и развилку его ле-вого истока (верхнюю). По три пробы с развилки, каждая проба - это 10 крупных лотков породы; во-вторых - заверить шлихами фотоаномалию «трубочного» типа на левом склоне левой «верхней» развилки ручья в километре выше «верхней» раз-вилки и метрах в ста выше русла. Работаем мы с аэрофотоснимками 25000-го мас-штаба, очень хорошего качества. Фотоаномвлия дешифрируется небольшим тем-ным пятнышком на сером фоне карбонатных пород кембрийского возраста.
Пример хорошо дешифрирующихся фотоаномалий
Шли не торопясь, вот уже впереди вдалеке темными полосками замаячила первая развилка ручья. Неожиданно на правом склоне ручья я увидел хорошо набитую тропу, резко выделяющуюся на желтовато-белом ягеле и круто уходящую вверх. Тропы в этих местах редкость и, если есть где, то идут они обычно вдоль русла ручьев. А тут вверх по склону, да еще точно в том направлении, куда нам нужно. Ну, просто грех не использовать такую возможность - хоть немного, но пройти по тропе.
«Пройдем, - думаю, - до верхней развилки, там еще чуть-чуть вверх до аномального участка, обработаем его и потом вниз, к лагерю с отработкой двух развилок».
Мы легко поднялись по тропе вверх на пригорок, как тропа вдруг пропала, просто «растворилась» среди леса… Мы прошли еще немного и впереди чуть пра-вее замаячила вторая развилка.
«Что-то, рановато еще, подальше она должна быть», - подумал я.
Сверился по компасу - чуть-чуть не то что-то. - «Ну, мало ли, все бывает. В лесу же, не где-нибудь… А развилка-то, вот она, перед глазами».
Вышли к развилке, прошли вверх по левому истоку и вверх по склону. Рас-стояние я привычно шагами измерял - три небольших шага - 2 метра. Три под левую ногу, три под правую. Результат на два умножишь, сразу получаешь метры, сколько прошли.
На месте аномального участка… никакого сгущения кустарника… Обычные отдельные кусты тальника и частые продольные ручеечки-промоинки по склону. Никакого сходства с изображением участка на снимке. «Вниз пойдем, определюсь точнее», - подумал я. Рабочие достали из рюкзаков совковые лопаты с обрезанными на половину черенками и вырубленными полукругом боковинами, выкопали три закопушки до мерзлоты (сантиметров по 40 глубиной) вдоль по склону под предполагаемым «аномальным» участком, отобрали материал для промывки шлиховых проб (три пробных брезентовых мешка литров по десять) и спустились к ручью.
Промывка породы лотком
Выкладываем понемногу материал (суглинок) в деревянные лотки, и, надев грубые резиновые перчатки, разминаем его в воде, пока течение не уносит легкие глиняные частички и в лотке не остается серо-желтая супесь. Осторожно промыва-ем ее, смывая сначала мелкие камешки, затем песок, пока не остается основной шлих.
Обычно мы моем до «серого» шлиха и дальше я домываю до черного (от мелких зернышек магнетита) сам. Пробую просмотреть шлихи в 4-х кратную лупу на присутствие черных зерен пикроильменита и розово-красного пиропа (ми-нералов-спутников кимберлитовой породы), но в шлихах непривычно большое ко-личество коричневого галенита, забивающего шлихи.
Я уже особенно внимательно не присматриваюсь - чего же еще ждать от проб, взятых непонятно где. Я уже понимаю, что что-то не то с этим участком, ведь сгущения кустарника на участке не было. Ладно, вниз пойдем, определюсь по метражу поточнее, где были.
Сливаю шлихи в три небольших матерчатых мешочка (так называемых «шламовых»), кидаю в них бумажки с номерами, написанными «простым» каран-дашом (он не расплывается от влаги), затягиваю тесемки и кидаю влажные мешоч-ки в карман рюкзака. Потом, в лагере, у костра подсушу и пересыплю в конвертики из пергаментной бумаги.
Вездеход ГАЗ-47
Идем вниз по ручью до «верхней» развилки, отрабатываем ее и идем дальше вниз по ручью до «нижней». Проходим немного и… по правому склону натыкаемся на «нашу» тропу, по которой мы понимались вверх по склону.
Все сразу становится ясно. Поднявшись на пригорок я увидел тогда не верхний развилок, а нижний. Поэтому и получилось, что прошел я полукругом, не дойдя до нужного места. Как говорится, блуданул на ровном месте, в двух сос-нах заблудился. Теперь понятно, почему и аномального участка на месте не оказалось.
Я отметил на аэрофотоснимке точное местоположение отобранных проб и, поскольку уже вечерело, а настроение испортилось (как же это я, «старый», смог так нелепо обмишуриться), я не стал возвращаться, чтобы все переделывать. Работу я намечал себе сам и недоделка была, в общем-то, незначительна.
А на следующий день мы сняли лагерь, загрузили вездеход и продолжили маршрут по намеченному плану.
Закончив все намеченные на сезон работы, мы приехали на базовый лагерь партии и ближайшим вертолетом я отправил собранные шлихи в минлабораторию, которая была у нас в базовом поселке Оленек.
Мы камералили. На карте фактического материала я поставил на злопрлучном участке значок - «фотоаномалия трубочного типа заверенная» (а каким значком мне его определить?). Главное, привязка на местности помещена точно. Все было сделано, все было хорошо. Погода в августе-сентябре в этом районе обычно хоро-шая. Дни погожие, ясные, солнечные. Баня рубленная. Движок-киловатник - вече-ром электричество, в каждой палатке лампочка. Можно днем и спининг покидать, а вечерком и байки потравить, собравшись в одной палатке или зайти к кому-нибудь в гости чайку попить, потрепаться… «Трубку курим, „капсе“ ведем», - как Иваныч говорит, наш радист и хозяйственник.
Таня Рабизова, Истомин Валера и Таня Шарковская (справа)
И только одно иной раз беспокоило - хоть бы на «том» участке минералог ничего не нашел. Как я объясню, почему я отобрал шлихи на «пустом» месте. Хотя, кто будет спрашивать?
А через пару недель по рации наш минералог Татьяна Шарковская, передала через радиста, как обычно, сводку-заключение по переданным ей шлихам. Я полу-чил результаты своих шлихов и… опешил. В шлиховой пробе №…/2 (с того участ-ка) - полный набор пиропов и пикроильменита 1-2 классов сохранности. Номера …/1 и №…/3 - пустые.
Это значило, что на том «случайном» участке присутствует небольшое ким-берлитовое тело и снос с него происходит узкой полосой - боковые ручейки-промоинки не дают ему распространиться шире. Это было невероятно! Это было все равно, что найти иголку в стоге сена. Это было случайностью, просто счастли-вой случайностью.
Камералка
Но почему же мне так везет на эти случайности?
= = = = = = = = = =
КИМБЕРЛИТОВАЯ ТРУБКА «НАТАША»
Каждое кимберлитовое тело (трубка, дайка или жила) получали свое назва-ние. Обычно это было название местности, ручья, где они были найдены, или про-извольные, посвященные какому-нибудь событию - Мир, Заполярная, Удачная, Зарница, Космос и т. п. В нашей партии было принято зашифровывать в названиях имена сотрудниц Лорик, Шарик, Мери… Белик, старейшина Амакинской экспеди-ции, даже назвал трубку «Тюха» - по имени своей собаки, сопровождавшей его при полевых работах и он первый дал название по имени своей сотрудницы - «Ирина».
После этого и мы перестали стесняться и с благоволения нового начальника партии Леши Тимофеева (Осташкин И. М. улетел в Африку) я, наконец-то, назвал очередную трубку по имени своей дочери - «НАТАША».
Узнав об этом, один из клиентов у нее на работе даже подарил ей маленький алмазик (официальный - в коробочке).
Найти трубку оказалось довольно просто - на местности, на выположенной площадке склона, среди задернованной поверхности хорошо выделялись неболь-шие мелкие развальчики магматических мелкокристаллических пород ультраос-новного состава серого цвера. Из-под дерна я даже извлек глыбку сантиметров 20х30 прямоугольной формы. Диаметр трубки был небольшой - метров 15, и хорошо просматривался среди дресвы вмещающих ее карбонатных кембрийских пород.
А вот в маршруты по ее поиску пришлось ходить дважды и не зараз, а в двух разных полевых сезона.
Первый раз я сплавлялся с верховьев Малой Куонамки (правой составляю-щей р. Анабар) с рабочим и на двух счаленных вдоль жердями резиновых понтона 500-ток. Одна спарка у меня, вторая у него. Наученный горьким опытом от сплошных мелких перекатов и вообще мелководья я брал по две, а то и по три лодки на человека. По совету Шахотько Л. И., начальника соседней партии, тоже базирующегося в пос. Оленек, мы подвешивали груз как бы на веревочном гамаке, а на днища стелили надувные матрасы - так предохраняли от намокания продукты и вещи от случайных порезов днища лодок камнями на перекатах. А большое коли-чество понтонов часто освобождало нас от разгрузок и перетаскивания вещей на мелководных перекатах, хотя приходилось иногда и разгружать, когда перекаты были почти сухие (воды по щиколотку). В основном, приходилось просто идти бурлаком по колено в воде, таща лодки за собой.
Такими были все речки в районе в своих верховьях. Я помню, вылетев в верховья р. Укукит (притока реки Оленек) мы пролетели место высадки, там начиналось русло с песчано-галечными косичками и можно было надеяться на возможность сплава. Я кинулся к пилотам, а у них карта то-ли миллионка, то-ли полумиллионка - какая уж тут точность. Они тут же посадили вертолет на заболоченную плоскотину среди густого кустарника карликовой березки (шта-нодера). Сообщив начальнику отряда Уфлянду А. К. о том, что нас высадили выше чем надо, я пошел уточнить это. Выбрав площадку посуше мужики стали ставить лагерь, а я, пройдя с километр, точно определил место высадки и вернулся. Русло здесь было достаточно глубокое, но узкое, только по ширине понтонов и плыть бы-ло совершенно невозможно, только когда впереди идущий тащил лодку на веревке, а второй отталкивал ее от берега веслом - такие заболоченные места в верховьях речек с узкими руслами на Енисее называют «Галеями». По ним когда-то шел Во-лок с Оби на Енисей – баржи перетаскивали.
Галея
На следующий день протащить лодки удалось только до предполагаемого по началу места высадки. Мы потеряли день, а каждый день был дорог, т.к. вода па-дала на глазах. На второй день мы шли с работой и протащили лодки на несколько км. Все измучались. И тут Александр Константинович принял мудрое решение - оставляем часть груза - потом вызовем вертолет и заберем. Я бы не решился - очень уж ответственно относился к вызову вертолета и пользовался им только как оказией, когда его вызывали по необходимости в какой-нибудь из отрядов. Сложи-ли вещи на берегу, накрыли светлым выгоревшим брезентом и придавили его снизу валунчиками из речного аллювия. А вода падала. Промучившись еще пару дней мы опять оставили часть груза. Так мы оставляли и еще пару раз. А вода падала и падала. К месту, где уже пошли плесы, мы подошли уже без палаток, печек, лич-ных вещей, вьючных деревянных ящиков и с минимумом продуктов. На ночь оста-навливались, делая из 4-х легких больших тентов что-то наподобие палатки, каж-дый раз новой конструкции. Вызвав вертолет, легко слетали и собрали наши «лаба-зы».
А когда мы с рабочим (по прозвищу «Гангрена») сплавлялись вдвоем с верховьев М. Куонамки, то сознательно высадились в таком же месте, как и с Уфляндом, но этого требовала работа, нужно было провести опробование укрупненными шлиховыми пробами русла реки как можно выше по течению.
Когда русло чуть-чуть расширилось и можно было уже сплавляться, мы усе-лись на носах наших счаленных вдоль понтонов, свесив ноги в болотниках в воду и поплыли. У нас было по байдарочному веслу («подобрал» на складе) и когда гребли, когда отталкивались от берега.
В одном месте проплыли мимо сохатого, спокойно стоящего среди тальника так, что только башка и грудь торчали из кустов.
Сибирский лось - Сохатый
В другом, ветка тальника подцепила ручку двуручной пилы, лежащей на брезенте, укрывавшем груз от дождя и брызг, и подсунутой под веревку. Пила медленно взвилась в воздух, спружинила и отбросилась в воду ссади моей счалки. Я, замерев, как в замедленном кино, наблюдал эту процедуру, представляя что бу-дет, если она полоснет по борту понтона… Но обошлось. Искать пилу было совер-шенно бесполезно - слишком глубоко и течение, хоть и слабое, уже относило нас от этого места. Но с тех пор, пилу при сплаве я всегда заворачивал в плотный бре-зентовый пол от 2-х местной палатки.
Но не одно, так другое! Через несколько дней, когда в соседний отряд приле-тел вертолет, я попросил сбросить нам пилу, если будет такая возможность. Верто-лет действительно залетел к нам, мы были недалеко, и сбросил пилу. Но, как пило-ты любили «развлекаться», они зависли прямо над палаткой. Воздушный вихрь чуть не поднял ее в воздух. Мы подбежали и схватились за ее стойки. Но полы па-латки выдернуло из-под придавливающих их вещей (раскладушек, ящиков, рюкза-ков) и взметнуло вверх. Они затрепыхали от ветра, а из под них вымело все, что «плохо» лежало… Понтоны лежали сдутые на берегу, а они, не надутые, были до-статочно тяжелые, чтобы их снесло. Самое страшное в таких случаях то, что если топилась печка, то трубу выдергивало, она повисала на разделке, а пламя начинало бить из горловины печки в брезент палатки… Пилотам хиханьки, а мы материли их «почем зря»…
Понтоны лежали сдутые на берегу, а они, не надутые, были достаточно тяже-лые, чтобы их снесло.
Вертолет улетел и мы, снова укрепив палатку, пошли осматривать нанесен-ный нам урон и собирать разнесенные ветром вещи. Подбирая разбросанные на косе вещички, я увидел в воде трепыхавший течением, зацепившийся за торчащий кустик-веточку светлый бумажный листочек. Это была наклеенная на кальку топографическая карта… Вот было бы ЧП. если бы ее унесло…
Насос-«лягушка»
Но урон все-таки был. И достаточно серьезный - унесло и утопило на плесе все 4-ре насоса-«лягушки», лежавшие рядом с понтонами. Плес был достаточно глубокий и широкий и, хоть вода была прозрачной, найти их не удалось. Мы стояли с Гангреной на берегу и чесали в затылках… Что делать? Но чеши не чеши, а надуть понтоны как-то нужно было. «Проявляй солдатскую смекалку», - гово-рил мне отец. И надули! Все четыре! И довольно хорошо! Как? Ротом! Я даже сам удивился, как это у нас получилось. И как только дыхалки хватило! У Гангрены-то глотка «луженая», а от себя я такого «подвига» не ожидал… «Лягушку» мы, конеч-но, заказали («хоть одну» - попросили), но это опять нужно было ждать оказии, а работа не ждала, нужно было сплавляться дальше.
Где насосы?
Справившись с этой бедой, мы поплыли дальше. По дороге, занимаясь УШО (укрупненным шлиховым опробованием) притоков речки, мы заверяли и фотоаномалии «трубочного» типа - темные пятна на сером фоне, присущем кар-бонатным породам Кембрия. Очень я надеялся на пару пятен ниже пикета на зимнике из Оленька в Анабар. Там, по правому притоку речки, в нескольких ки-лометрах от устья притока на его левом склоне наблюдались две хорошие фото-аномалии, на которые я возлагал большие надежды. И была еще одна - тоже хо-рошая, на правом склоне чуть ниже по течению от первых двух. На местности ано-мальные участки обычно опознавались по сгущению кустарника ольхи.
Доплыв до намеченного участка, мы «разбили» лагерь, половили на удочку хариуса, поужинали и завалились спать. Утром, собрав лотки, лопату с укороченным черенком, а на обед - котелок, краюху хлеба, сахар и чай, отпра-вились в маршрут.
Идти было недалеко-неблизко - километров пять, но проходимость оказа-лась не то что плохой, а какой-то противной, неприятной. То-ли кочки чуть повыше, чем обычно, то-ли заболоченность нижней части склона чуть побольше, чем обыч-но, а то-ли и то и другое, но, несмотря на легкие рюкзаки, идти было как-то мерзко. Да еще этот радиометр в руках, будь он проклят - была среди нас такая шутка: - «Без радиометра хоть на край света!» В общем, намучились мы прилично.
Идти я решил до дальних участков на левом склоне, чтобы, после их заверки, на обратном пути заверить и нижний участок на правом склоне. Выйдя к намеченному месту, а оно определялось по характерным признакам: наличию ру-чьев и изгибов русла, хорошо заметных на аэрофотоснимке (25-ти тысячного м-ба), мы полезли на склон. Намеченные участки выделялись на склоне не так хорошо, как ожидалось, но ошибиться было сложно, и отобрав по несколько пробных меш-ков суглинка из делювия вдоль склона, мы спустились к ручью и промыли набран-ный материал.
Размяв суглинок в воде и смыв постепенно легкие частицы и мелкие камеш-ки, мы домыли шлихи до желтого песочка, а затем до серого шлиха. Рассмотрев шлих под 4-х кратной лупой, я не увидел ни одного «знака» минералов-спутников кимберлита. Ни единого обломочка пикроильменита! Это было так неожиданно, я так надеялся на наличие здесь небольших кимберлитовых тел, что ощутил сильное разочарование… Столько пройти, так намучаться и все напрасно… Я был так рас-строен, что, возвращаясь к лагерю, «махнул рукой» на участок на правом склоне, уже не веря, что здесь что-то есть. Тем более, что вечерело, а идти нужно было опять мучаясь от проходимости.
Мы дошли до лагеря (до палатки) и на следующий день поплыли дальше. Так, неудачей, закончилось первое посещение этого участка. А впереди нас ждало еще множество притоков и аномальных участков, которые нужно было обработать.
Второй раз я попал на это место, когда мы сплавлялись по М. Куонамке с Геной Ивановым. У него была любительская 8-ми мм кинокамера и он снимал по-путно наш сплав. Поэтому я и запомнил эпизод, когда, проводя 500-тку через пере-кат, где воды было по щиколодку за веревку и сев в нее на плесе, я взмахнул весла-ми и… они были из штыковых лопат, насаженных на листвяшки (проявляй, солдат, смекалку) - свои байдарочные (Гена когда-то сплавлялся по Муне на байдарках) я раздал нашим рабочим.
.= = = = = = = = = =
ОЧЕРЕДНАЯ СЛУЧАЙНОСТЬ…
В этом сезоне мы работали в северной части Якутии на Анабарском Щите. До этого мы отрабатывали территорию несколько южнее, где фиксировались сплошные карбонатные толщи кембрийских известняков. А здесь - огромная тер-ритория Архейских метаморфизованных пород (гнейсов) - сильно перемятых и дешифрирующихся на аэрофотоснимках чередующимися полосами серого, свет-ло и темно-серого цвета, сжатыми в огромные складки. На поверхности - это была слабо холмистая поверхность, «усеянная» глыбами различного размера (мы назы-вали их «чемоданами»).
Растительность довольно скудная - лиственничный лес только по долинам речек, а по долинам мелких притоков - тальниковый кустарник с отдельными скоплениями лиственниц. На плоских поверхностях сопок попадались редкие от-дельные прямолинейные полоски разреженного лесочка.
Пилка дров
Но, с дровами проблем не было, так как сезон был хороший в отношении по-годы, дни теплые, порой жаркие.
Можно еще отметить, что на предмет «живности» район был совершенно стерилен - ни птиц, ни рыбы, ни зверья. Просыпаешься утром в палатке… и тишина… хоть бы кто чирикнул. Будто бомбу атомную здесь кинули. А, может, и в самом деле кинули?
Я так подробно описываю строение поверхности, поскольку поначалу мы не представляли, как передвигаться вездеходами по этой территории, загромож-денной сплошными развалами «чемоданов» различного размера. Но со временем мы приспособились и старались передвигаться по слабо залесенным долинам ру-чьев и нижним частям склонов. Если приходилось передвигаться по поверхности сопок, то старались делать это по прямолинейным лиственнично-кустарниковым полосам, переезжая с одной полоски на другую. Во всяком случае, там где это бы-ло возможно.
Но, иной раз приходилось командовать водителю: - Давай вперед! - И он сам выбирал дорогу, лавируя между глыбами и «чемоданами» помельче.
Мне выделили один из вездеходов ГАЗ-47 и дали двух рабочих. С рабочими мне повезло - это были студенты-пятикурсники. Кажется МГРИшники, а может быть МГУшники, не помню уже, но, наверное, последние - уж больно умные. Я не шучу. Особенно один из них.
Вот в этих-то студентах и все дело!
Основным заданием нашего отряда была переоценка большой территории на предмет наличия на ней минералов - спутников кимберлитовых тел - пикро-ильменита и пиропа. Для этого мы использовали метод УШО - укрупненного шлихового опробования. Пробы по 20 лотков отбирались в устьях каждого мелкого ручья на территории и характеризовали, таким образом, весь бассейн этого ручья.
Трудяга ГАЗ-47
Отработка территории велась несколькими отрядами, основным транспортом служили вездеходы ГАЗ-47, ГАЗ-71 и ГТТ (гусеничный тягач тяжелый). По небольшим речкам сплавлялись на «резинках» - лодках 500-сотках, рассчиты-вая по две-три лодки на человека, поскольку водотоки сильно мелели, счаливали их поперек (как катамаран) или вдоль на жесткой основе (жердями). Сплавляясь как-то по р. Муна, левому притоку р. Лена, я счалил квадратом 4-ре лодки.
Опробование велось при передвижении на вездеходах по ходу или с остановками, с разбивкой лагерей и маршрутами по 15-20 км от этих стоянок.
При передвижении маршрутами «пехом» мы проходили по территории ар-хейских гнейсов, не особенно обращая внимание на их изучение, этим занимались геологи другой партии. Важно было успеть пройти эти маршруты так, чтобы часам к 7-8 вечера вернуться на лагерь.
В одном из таких пеших маршрутов, мы поднялись на невысокую сопку, прошли по плоской ее водораздельной части, спустились вниз и провели опробова-ние в намеченных местах. Обратно мы шли по тому же пути, что прошли, и я поду-мал, что не грех мне использовать знания своих студентов минералогов, ведь они только-только «из-за парты». Да еще и учились на дневном, значит знания у них свежие и более полные, пригодятся мне «вечернику»-съемщику.
И на обратном пути я стал отбивать от «чемоданов», что помельче, образцы гнейсов различных цветов и оттенков - пироксеновых, слюдяных, амфиболовых, окварцованных и других. Студенты осматривали их, совещались и давали предва-рительное название. Это было интересно и им и полезно и мне.
Курумник - глыбовые развалы
Мы уже были на подходе к лагерю, когда мое внимание привлекли неболь-шие развалы каких-то странных пород, хорошо отличимых от окружающих их гнейсов. Развалы были не больше 50-ти метров в диаметре. Я отбил несколько крупных образцов и определил, что по составу это какой-то «конгломерат», состо-ящий из мелкого щебня и крупных круглых и овальных галек светлых (до белого) и темных осадочных карбонатных пород и тех же серых гнейсов, сцементирован-ных таким же, но мелко и микро-зернистым материалом. Элювий был представлен светлым и темно-серым песчано-гравийно-щебнистым материалом.
Конгломерат? Но откуда здесь речные отложения, речной аллювий? Остатки какой-то древней террасы? Но на снимке ничего похожего не наблюдалось.
Похожий случай у меня был на одном из участков, но при работе на кембрийских карбонаных породах. На таком же пригорке в нижней части склона при заверке фотоаномалии, мне встретился рыжий песчано-галечный материал с обломками до 5 см какого-то углисто-черного минерала. Когда я отбирал матери-ал
Конгломерат
Для промывки, я тоже подумал об остатках речного аллювия. Но, промыв его, я в 4-х кратную лупу рассмотрел в лотке обилие красных зерен пиропа до 4-5мм в матовой оболочке (1 класс сохранности). Кимтерлитовая трубка! Но почему элю-вий желтый и что это за черный минерал такой крупный? Я так и спросил начальни-ка по рации. - Ты, что, Витя, - ответил он. - Это же характерный цвет элювия на кимберлитах, а минерал этот черный - пикроильменит. Но в моей практике та-кого я не встречал и работал я по кимберлитам всего третий год.
Но здесь, на Архее, что? Кимберлиты? Точно! Опробование покажет, - по-думал я.
Стоянка у речки
Мы набрали образцов, набрали полный пробный мешок элювия и пошли вниз к лагерю. Я шел, считая шаги, как привык - тройками, и, выйдя к лагерю, опреде-лил, что расстояние от места взятия пробы до ручья - ровно 600 метров.
Промыли пробу… Пусто! Ни одного знака пикроильменита, я не говорю уже о пиропе. Что за чертовщина? Значит не кимберлит! - Ладно, - думаю, - потом определю точнее, а в полевом дневнике так и записал - «конгломерат» (?), в кавычках и поставил знак вопроса.
.
Валера Истомин
А к 10-ти вечера подъехал на 71-м, как нельзя кстати, начальник - Истомин Валера (он заместил Тимофеева – тоже в Африку укатил).. Он совершал обзорный маршрут по местам работ. Посмотрел образцы… «Витя, - говорит. - Это брекчия. Трубка взрыва!».
Я чуть себя по голове не треснул… Как же я мог забыть! Ведь севернее были целые поля распространения этих трубок взрыва. Я сам определял их дешифрируе-мость, готовя материал для альбомов дешифрируемости кимберлитовых тел. Как же это я забыл, просто вылетело из головы…
И я исправил в пикетажке слово «конгломерат» на брекчия (и без кавычек). А галька - это сильно, до округлости, оплавленные обломки.
На следующий день Валера пошел на это место. Вышел точно через 600 метров. Набрал образцов (много, не мало), выкопал закопушку и сложил вы-бранный материал элювия в пробник для контрольной заверки аномального участ-ка.. Промыв его на лагере, он, также, не обнаружил в шлихе ни одного из минералов-спутников кимберлитов.
А я, посмотрев на аэрофотоснимок в 4-х кратную лупу, рассмотрел на этом участке тонкое светлое колечко, в соответствии с масштабом около 50-ти метров в диаметре. Как описать дешифрируемость этой трубки взрыва? Написал - дешиф-рируется, как фотоаномалия трубочного типа, только при знании ее точного место-нахождения. Так, к признакам дешифрируемости, добавился еще один признак - дешифрируется при знании точного местонахождения.
Находчивый Истомин – и на стульчике, и в перчатках
А в Москве, просмотрев образцы и шлифы «галек» с этой брекчии, Шахоть-ко Леонид Иванович, начальник дружественной нам партии, давно работающий на Архейском щите, сказал, что это ценный материал, так как давно геологами ве-дется спор - перекрывались ли в этих районах Архейские гнейсы карбонатными кембрийскими осадками или нет? И как далеко заходило Кембрийское море на Архейский щит? Выходит перекрывался, раз трубка содержит карбонатные об-ломки.
Так была открыта эта трубка взрыва! Так определена ее геологическая цен-ность!
А ведь не было бы студентов - не было бы и трубки! Я бы мог просто прой-ти мимо!
= = = = = = = = = =
ЕСЛИ ЗАБЛУДИЛСЯ…
Вездеход ГАЗ-47
Его прислали мне то ли не зная, в какой отряд послать, то ли на исправление. До этого он проработал с месяц у Надежды Булавиной в геофизическом отряде, где показал себя полностью непригодным к их работам. Там план. Там некогда «тя-нуться». Они для простоты, облегчения и ускорения работ профиля-просеки для наземной магнитки уже не рубили - просто ставили затесы на деревьях. Для изме-рения расстояния и расстановки колышков-пикетов к поясу впереди идущего (с топориком) привязывали провод-шнур требуемой длины, а показания магнито-метра снимались на пикетах сразу, без установки треноги - благо, новые приборы позволяли.
В общем - темп, темп и темп… А он… про таких говорят - «олух царя небесного». Ходил медленно, топор доверить страшновато - руки не оттуда рас-тут, откуда положено, еще покалечится. Все лето в телогрейке и шапке ушанке. Этакий неказистый мужичок.
А у меня - иди сзади, неси рюкзак с лотком и лопатой на коротком черенке. Выкопать закопушку на склоне, набрать материала в пробный мешок и снести к ручью или набрать материала на ручье для промывки - дело нехитрое. Промы-вал я сам - мне это в удовольствие, да и быстрее и лучше сделаю. Недаром мне в начале работ поручали обучение новичков шлиховому делу. Ходил он медленно, отставал - так мне быстрый темп и не нужен, приноровлюсь, а если «оторвешься», то и подождать можно.
За день в маршруте он надоедал, конечно, но, поселив его в палатку вместе с вездеходчиком, я хоть вечером отдыхал от его занудства, а они как-то ладили, я даже удивлялся.
Передвигались мы на стареньком послужившем вездеходе ГАЗ-47 и как-то встали на очередную стоянку на речной галечниковой косе. Речка в этом месте де-лала узкую вытянутую петлю-меандру, подходя вплотную к склону и тут же отходя от него. Склон был густо залесен лиственницей и кустарником, но в нижней части шла тропинка. Речку с тропинки было не видно и стоянку нашу на петле-меандре можно было легко проскочить. Хотя в километре выше по течению впадали два ру-чейка со рвами в приустьевой части - не проскочишь и ориентир отличный. А ниже в паре километрах, вообще слияние с правой составляющей - еще более заметный ориентир.
С этой стоянки мы совершили два маршрута. В первый день вверх по течению речки, отшлиховав оба притока-рва и дальше, на второй день - вниз по течению до слияния нашей речки с правой составляющей. Отмыли «замком» приустьевые части речек и ниже слияния и прошли вверх по правой составляющей до ее крупного притока. На обратном пути к лагерю, чтобы немного сократить до-рогу, прошли склоном и вышли на тропинку. Напарник, как всегда, отставал и, по-дойдя к месту, где надо было уходить с тропинки на реку, я не стал его ждать.
Я поступил глупо! Но мне хотелось подстегнуть его на будущее, чтобы он шевелился по резвее, а не плелся еле-еле.
Через 5-10 минут я уже забеспокоился. Что-то он запаздывал… Я понял, что он проскочил спуск к реке. Подойдя к вездеходу я ударил несколько раз кувал-дой по приваренной впереди к бамперу рельсе. Звонкий громкий звук разлился в тишине… Через пять минут я стал стучать опять и пару раз выстрелил из карабина вверх…
Тишина… Видно, шапку на уши нахлобучил. Я продолжал стучать, не веря, что такой звук можно не слышать. Тишина…
Ладно, - подумал я, - блудить тут негде. Выше - притоки-рвы, в которых мы ковырялись вчера, ниже - нас отсекала правая составляющая речки, куда мы ходили с утра. Слева склон, справа русло. На тропе, уже истоптанной нами за два дня, наши следы. Как не плутай, а заблудиться негде. Побродишь, побродишь, но к речке в любом случае выйдешь… Но по вездеходу я продолжал периодически стучать.
Вечерело. Ночи светлые, заполярные… Не темные… Можно бродить всю ночь, если мозгов нет… Он курящий, значит, спички есть…
Первое правило, если потеряешься, постоянно говорили мы новичкам, сиди на месте и жди, тебя найдут, мы найдем… Еще лучше, если разведешь костер. С дровами проблем нет, полно сухостоя, коряг и веток. Сиди у огня и грейся… Хоть и заморосило, но он в телогрейке и шапке. Да и тропа, вот же она, под ногами, куда с нее уйдешь… Ну, сообрази, что нужно выйти на речку…
Решили с вездеходчиком - если к утру не выйдет, пойдем искать.
К утру он не вышел…
Коля Десятерик как-то рассказал о случае в партии Алешко, о технике, кото-рый ушел в маршрут с рабочим, а вечером пришел без него - потерял. Ему дали второго и утром послали искать пропавшего. Вечером он пришел на лагерь и сообщил, что и второго потерял. Тут уж вся партия всем составом кинулась на поиски.
Искали несколько дней… Безрезультатно… Вызвали вертолет! Одного обна-ружили аж за пределами района работ партии, шагал непонятно куда… Второго нашли случайно недалеко от лагеря партии, он прятался в кустах стланика и говорил: - Какие-то солдаты вокруг, танки… Это он о искавших его, они же в зеленом, а танки - это вездеходы… Короче, «крыша» у парня поехала… Отпра-вили в больницу, в психушку…
У моего «крыша» поехать не могла - мозгов-то нет.
Сначала мы прошли вверх по тропе несколько километров и выйдя к реке, прошли по косам к лагерю. Нигде никаких следов. Периодически я бил по рельсе…
Где же он?
На второй день пошли по тропе вниз по реке до развилки, поднялись по правой составляющей и вернулись к лагерю по склону, огибая его, ища следы и периодически крича:
- Э-э-гей!.. Э-э-гей!..
Ни звука в ответ… Если с ним что-то случилось и он лежит и не может дви-нуться, можно пройти в ста метрах и ничего не заметить… В месте спуска от тропы к речке я повесил на кустах белые шламовые мешочки с записками, что здесь надо спускаться к речке. Надо бы было это сразу сделать, но ведь всего два маршрута было запланировано… «Знать бы, где упадешь, соломки бы подстелил…» - гово-рится в поговорке.
У одной сотрудницы нашей экспедиции года два назад пропал в одиночном маршруте сын, работающий в Нюрбинской экспедиции. Там еще практиковались одиночные маршруты, как в 50-е годы. У нас они были строго запрещены. Его иска-ли, но так и не нашли…
Вечером попытался выйти на связь, чтобы вызвать «аварийно-спасательный», но по рации шли сплошные разряды - было «непрохождение…»
Утром третьего дня, как он пропал, решили подняться на склон на вершину сопки и попытаться сверху рассмотреть местность - может заметим хоть что-нибудь, хоть какой-нибудь дымок…
Вода в речке поднялась. В болотниках ее было уже не перебродить и мы пе-реправились на небольшой оранжевой резиновой лодке 300-ке. Подтянув ее на склон, мы полезли вверх по склону к вершине. На середине склона наткнулись на вездеходный след, пересекающий склон наискось и уходящий от реки по направлению к ее правой составляющей. Я даже разглядел его на аэрофотоснимке. Поднявшись к вершине сопки мы оказались в таком же лесу, как и на склоне и я залез на лиственницу повыше. Сплошное зеленое «море» и никаких признаков дыма.
Зеленое море тайги
Я уже не знал, что делать и где его искать…
Мы пошли вниз, по вездеходному следу прошли до тропы, а по тропе к месту спуска к речке, периодически крича:
Э-эге-гей!.. Э-эге-гей!..
Выйдя к месту переправы, где лежала лодка, мы ее не обнаружили…
- Плохо привязали, наверное, течением унесло, - подумал я. - Ничего, где-нибудь на перекате найдем…
Стали размышлять, переправляться здесь или поискать брод пониже… Па-латки и вездеход вот они, напротив…
И вдруг в палатке что-то звякнуло… У меня мгновенно ослабли ноги… Я аж сел… У меня как гора с плеч свалилась…
- Он пришел и ищет, что поесть, - подумал я. - Но где же лодка? Почему ее не видно на другом берегу?
- Э-гей! - закричали мы…
Он вышел из палатки и подошел к нам.
- Где лодка? - спросили мы.
- Сейчас, - ответил он.
Уйдя за поворот, он вышел с лодкой и приволок ее по воде, зайдя в воду по колено. Кое-как переправился до нас (буквально метров пять, он и с веслами не мог никак справиться), мы подхватили лодку и переправились к лагерю.
- Ты где пропадал? - первым делом спросили его.
Он неопределенно махнул в сторону склона.
- Почему не сидел на месте?
- Я слышал, - ответил он, - если заблудишься, надо идти на солнышко!..
НУ, НЕ ИДИОТ?!.
= = = = = = = = = =
ВЫ НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЕТЕ…
АН-2 на полевом лагере. Впереди - Валера Добриян
С реки ночная тянет сырость.
Костра трепещущий огонь…
Тайга пропустит, сделай милость,
Лишь только зря ее не тронь.
Не тронь ее, не будь беспечным.
Запомни: - Ты здесь гость… пока.
А вот тайга стояла вечно
И простоит еще века.
«Баллада о БАМе». Музис А. И.
«Вы ничего не понимаете!» - эту фразу я слышал от него не раз… Прилетая в начале июня на полевые работы в Жиганск, где у нас была база, склад и жилье, мы иногда даже заставали ледоход и любовались им с высокого берега. А когда он проходил и вода постепенно спадала, шли вечерком на берег Лены, где ставили за-кидушки, разжигали нехитрый костерок, балагурили и варили нехитрую ушицу, наблюдая как местные ребятишки кидались камнями в проплывающую вдоль бере-га ондатру. Валера Истомин поймал даже как-то маленькую стерлядку, показывал нам, очень гордился таким редким уловом, а мы только молча завидовали и облизывались.
Ночи уже были светлые - Полярный день, - бывает и засиживались, но ночевать всегда уходили в дом, в тепло, к печке и раскладушкам…
И только ОН, приговаривая: - Вы ничего не понимаете! - закутываясь в телогрейку, оставался у костра и проводил возле него всю ночь. Я не помню, де-лал ли он хотя бы нехитрый шалашик… Мы относились к этому как к какому-то чу-дачеству, следовать его примеру никто не стремился и менять теплую печку на ветреный холодный берег никому и в голову не приходило.
Потихоньку мы получали снаряжение, продукты на сезон и дожидались вер-толета для переброски к месту полевых работ.
Стрлядка
Через пару лет мы перебазировались в пос. Оленек и продолжали работать из него. ОН, будучи геофизиком, ставил наземную магнитную съемку и как-то нам довелось работать вместе в одном отряде. Я тогда прилетел на весновку - это зна-чит пораньше, получил на весь отряд снаряжение и продукты и вылетел на участок с буровиком и двумя рабочими. Поставили палатки на каркасах на опушке и выкопали два шурфа до мерзлоты для рыбы и сливочного масла, поставив над ними небольшие срубы с крышками и крышей. Поставили сети на Оленьке и к приезду основного состава у нас было чем накормить всех и не только тушен-кой.
Прилетели сотрудники, мы разместили всех по палаткам, но ОН, как всегда, поставил свою палатку на отшибе в лесу. Тоже чудачество, но объяснимое - лю-бит человек тишину. Еще ОН любил вырубить себе из молодой листвяшки палку-клюку и везде ходил с ней.
Но в паводок шурфы наши затопило талой водой. Масло мы, на всякий слу-чай, перетопили (навык этого действия я получил при работе у Башлавина), а рыбу пустили поскорее «в дело» на кухне, а какую-то, не понравившуюся внешним ви-дом, я хотел выбросить - сети стоят и свежая рыба была. Не так много, но достаточно, чтобы «порадовать» 16 человек отряда.
ОН сказал тогда:
- Я возьму ее? Ничего вы не понимаете…
ОН засолил ее и подвялил. Я же не рискнул. Некоторые любят копченую или вяленую рыбу «с душком». Я же этого пристрастия не понимал.
А когда мой помощник, Леша Шишков, принес и засолил ведро крупных озерных карасей, чтобы завялить, но забыл (?) про них и они заплесневели, я их по-тихоньку выбросил. Леша о них и не вспомнил. А я карасей не любил - очень уж костлявые. А отдавать на кухню нет смысла - достаточно и сигов, и ленков, что попадались в сети. А чтобы вялить карасей - я такого не слышал, жарить - да, но не вялить…
В очередной сезон, мы с Геной Ивановым сплавлялись по Малой Куонамке и встали лагерем ниже «пикета» - пункта на «зимнике», где зимой в избушке шо-феры-дальнобойщики могли погреться, попить чайку, приготовить поесть, перено-чевать. Несколько камазов, проплывая, мы видели на склоне - они не успели прой-ти по весне до поселка (зимник проходил по реке, а она стала вскрываться) и их за-гнали на склон и оставили до осени.
Гена Иванов
Мы сидели вечером в палатке, балагурили, как вдруг по рации из отряда Мингазова затребовали вертолет (санрейс), сообщив, что у них «один смертель-ный». Мы притихли - это «ЧП» на всю экспедицию. Из подробностей услышали, что умер, видимо, отравившись чем-то, рабочий.
На следующий день передали, что в отряде «второй смертельный». Умер ОН. Прилетевший вертолет забрал погибших, врач опросил сотрудников и забрал и Мингазова, который чувствовал себя неважно. Из Оленька в Батагай ушла радио-грамма о несчастном случае. Оттуда ответ - предупреждение о строгом соблюде-нии правил техники безопасности, проведении внеочередного инструктажа с занесением под роспись в журнал и отказа от консервов, дикого мяса и рыбы. Предварительное подозрение или на «сибирскую язву» или «ботулизм».
Что за чушь! Что за предупреждение об отказе от консервов - мы целый се-зон ими питались. Конечно, нужно за ними следить и не употреблять, если какая банка вздуется… Но не ловить рыбу?.. - это уже перебор…
- Пойду хариуса наловлю на ужин, - сказал я Гене. - Сколько поймать?
- Штук 16-ть… - ответил он.
Хариус в этом месте был очень мелкий, но его было много, а нас четверо. Я вышел из палатки и тут же рядом с палаткой под перекатом на телескопическую удочку на небольшой тройничок с волосяной мушкой нахлыстом выловил 16 хариусов. Заброс - поклевка, заброс- поклевка… Сколько же его здесь?..
Хариусы
Как рассказывали потом очевидцы, Коля Твердунов принес с озера несколь-ко карасей и бросил в лужу возле кухонной палатки. Повару и без этих карасей де-ла хватает - ему и встать надо раньше всех, и накормить всех нужно, и хлеба напечь, и дров наколоть, и посуду помыть… Проверить сети и принести рыбу - это удовольствие, а не работа! Принес - почисти! У себя в отряде, когда мне доста-лось руководить большим отрядом, я в помощь повару всегда старался выделить человека-двух, а в обед он вообще отдыхал - прийти в столовую и налить себе чаю, взять кусок хлеба или разогреть, что осталось после завтрака, каждый мог са-мостоятельно. Дело нехитрое.
Караси озерные
Короче, караси эти, никому не нужные, провалялись там дня три, пока ОН не заметил их и со словами: - Вы ничего не понимаете… - подобрал и, засолив, подвялил. А потом пригласил на «дегустацию» желающих. Народ, обычно любя-щий вяленую, почему-то не пошел, кроме двух рабочих и Мингазова., который за компанию только «ребрышко пожевал». А вот рабочий отпробовал и… помер. Очень быстро.
Вызвав вертолет, в отряде заспорили - от чего происшествие? Плохо стало только тем, кто был у НЕГО на приглашении. Решили, что, скорее всего, от карасей.
- Не может быть! - сказал ОН. - Этого не может быть!
И съел еще одного, чтобы доказать, что не в карасях дело. А к вечеру ему стало плохо, он стал слепнуть… и все…
Что за глупость? Что за упрямство? Что ты доказывал? Куда толкало твое - «Вы ничего не понимаете…". Толкало, толкало и дотолкнуло…
Казалось бы, очередная случайность? Но, когда посмотришь на все эти чу-дачества, невольно подумаешь - эти чудачества привели ЕГО к закономерности…
Похоронили его на поселковом кладбище, на высоком бугре…
Навсегда я запомнил его: - Вы ничего не понимаете…
= = = = = = = = = =
В ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ…
БР-50 - буровой станок
В этот сезон я был направлен на завершение работ на участке, где среди ар-хейских метаморфических пород была открыта небольшая кимберлитовая трубка. Работы были начаты год назад, но горный отряд понадобился на другом участке. В тот год под осень меня перебросили сюда для ознакомления с проведенными ра-ботами и я присутствовал на уничтожении остатков аммонита, который остался не-использованным. Он был заложен в центре выявленного кимберлитового тела, с пользой для дела, с целью использования его как еще одна горная выработка. И для подтверждения данных бурения.
После взрыва на этом месте появилась воронка, глубиной метра 1.5 - 2 и диаметром около 20 м. Мингазов Валера, начальник горного отряда, спустился в воронку, которая стала быстро наполняться талой водой, и стал что-то заверять компасом. Я же видел в мокрых стенках воронки-шурфа только мерзлый шебнисто-валунный грунт и не понимал, что можно в нем замерять.
Залегание… - ответил Валера на мой вопрос.
Залегание в элювии брекчии? Я не стал его больше расспрашивать, т.к. он был довольно самолюбив, был здесь «хозяином», а я хотел сохранить дружеские отношения.
В «наследство» мне был оставлен легкий буровой станок и вездеход, для пе-ревозки станка по участку.
Само место для лагеря было очень красивое - на высокой террасе реки Ма-лая Куонамка у устья крупного ручья Онгхой-Юрях. Река шла неглубоким плесом с паберегой. И вид из бокового окошка палатки просматривался далеко вдаль - это я уже на предмет живности. На участок же на вершину сопки за год работы была набита хорошая тропа, а по тропе, как известно, идти всегда и легко, и быстро, и приятно. Уж я-то знал толк в хождении по ним - и по кочкарнику на Колыме, и по щебенчатым склонам Верхоянья…
Баранья тропа
Помню, в Верхоянье, мы поднялись по руслу ручья и стали брать в лоб ще-бенчатый склон, держа курс на «седло», чтобы, выбравшись, перевалить на другую сторону водораздела. Щебенка сыпалась из под ног, ноги по щиколотку утопали в ней и скоро я брел уже с высунутым языком, как выдохшаяся собака, а выше было еще пол склона. И вдруг… путь нам пересекла баранья тропа, узенькая набитая прямая полоска, стрункой выходящая как раз на наше «седло». Мы встали на тропку, сразу почувствовав ее твердость и пошли легко и быстро, и даже уста-лость сразу прошла.
Когда мы подлетали на вертолете к месту высадки, я заметил из иллюминатора, что воронка полностью заполнена водой и отметил про себя, что это очень удобно - не нужно будет таскать мешки с пробами вниз к лагерю, т.к. промыть их можно будет в этом рукотворном пруду, а уж домыть в чистой воде ру-чья, если потребуется. Так, впоследствии, мы и делали. Моей главной задачей было понять, что же «творится» на участке, выявить и подтвердить бурением кимберли-товые тела, если таковые найдутся и провести отбор металлометрических проб («металок» - как мы их называли). В геохимию (для облегчения поисков кимбер-литов) я не верил, т.к. не видел по результатам предыдущих работ, чтобы она чем-то помогла, но план есть план, деньги надо осваивать, раз они заложены, и работы эти выполнял со всей ответственностью. И даже, когда в середине сезона Леша Ти-мофеев (а он был назначен начальником партии после отъезда Осташкина на работу за рубеж, в Африку) спросил меня по рации, не смогу ли я увеличить свой план по металке вдвое, ответил: - Сделаем! - и нарастил сеть опробования еще двумя участками по простиранию заданного - к северо-западу и юго-востоку.
За сезон я хорошо изучил участок, эту плоскую поверхность сопки, всю в мелко глыбовых развалах мтаморфических пород с отдельными задернованными полосками разреженного лесочка и кустарника. Я исходил его вдоль и поперек. Ка-залось, я знал каждый камешек (глыбу), отбирая шлиховые пробы в местах дешиф-рирующихся мало-мальски фотоаномалий, представленных на местности некото-рым скоплением кустарника. Не говорю уж о профилях, которые мы прорубили с затесами, расставляя колышки-пикеты и отбирая по созданной сетке металку и шлихи..
Периодически к нам оказией залетал вертолет. Мы забирали почту и отправляли на подбазу ящики с металками, которые переправлялись в Батагай, куда стала на сезон выезжать и лаборатория и бухгалтерия. А вот шлихи отправля-лись нашему минералогу, Татьяне Шарковской, которая развернула лабораторию непосредственно на полевом лагере на реке Оленек. Это было очень удобно, т.к. результаты мы получали довольно быстро и я мог доопробовать места нахождения минералов-спутников. Я отбирал шлиховые пробы, отмывал их в нашем пруду, от-чего вода в нем вскоре из чистой стала мутной коричневой жижей, домывал в ручье и вновь готовил посылку Татьяне.
Татьяна Шарковская
Но хорошие результаты не получались, чувствовалось какое-то общее зара-жение участка пиропом и пикроильменитом и в этом не было ничего удивительно-го, так как поверхность была плоской, а элювий двух выявленных трубочек, мог «заразить» всю поверхность. Двух - поскольку буровой станок в одной из перспективных точек, которую мы разбуривали, постоянно сгущая сетку бурения «крестом», показывал перспективу, пока не вскрыл элювий кимберлита в центральной части. Я отметил это место как дайка, а, может быть, жила. Ведь скважины были сужены здесь уже до полуметра.
Хочется отметить странную закономерность в живности участка. Никаких куропаток, никаких уток, никаких ленков и хариусов в реке. Только крупные чайки, мы их звали «мартынами», летали над рекой или бродили по отмели, вылавливая рыбью мелюзгу.
Но на кухонном столе у нас постоянно, стабильно была жареная рыба. Не так, чтобы от пуза, но по куску на обед всем хватало. Дело в том, что на закидушку, в одном и том же месте, попадалось по налиму. По одному где-то через день-два.
Не очень крупные, но и не мелкие. Напрасно многие относятся к ним критиче-ски. Нормальная вкусная рыба. Даже щука, которую здесь презрительно называют «сардон», довольно вкусна на вкус и совершенно не пахнет тиной - возможно это от того, что водится она в чистой прозрачной воде.
Но наступила осень. Окрестности приобрели свой осенний желто-красный наряд. По ночам стало подмораживать. На участке работы подошли к концу, а хороших результатов как не было, так и не стало. А главное, чувствовалось по изученности, что что-то есть, а что - непонятно. Я все больше приходил к мнению, что поверхность сопки просто заражена эрозионным материалом от выявленных двух мелких кимберлитовых тел.
Отмывка шлиховой пробы
А нужно было уже готовиться к эвакуации лагеря. А, главное, погрузить бу-ровой станок на вездеход и осторожно спустить его вниз по склону к лагерю по пробитой серпантином и наезженной им самим дороге. Осторожно - потому что дорога эта хоть и шла по залесенному склону, но среди глыбовых развалов с уступчиками. И гусеницы, особенно в местах поворота, часто соскакивали.
И вот был намечен последний день. День завершения работ и спуска везде-хода. Вечером, я, как обычно, вышел на связь, чтобы сказать очередное: - «У меня ничего нет!» - а в ответ получил очередную сводку от Татьяны. И в одной из проб, отобранной на пикете на самом западе участка,.. полный набор значительного ко-личества пиропа и пикроильменита в «рубашках» - это уже не заражение, такой результат мог быть только с пробы самого элювия кимберлита.
Времени на бурение уже не было и с утра, позавтракав, мы потопали по тропе на участок. Ребята стали готовить буровой станок к погрузке на вездеход, а я пошел на пикет, на котором была отобрана проба со спутниками 1 класса. Выйдя на профиль и на нужный пикет, где отлично сохранилась закопушка, из которой от-бирался материал, я наклонился, чтобы пощупать материал, и еще не успев дотро-нуться до него, разглядел в мерзлотной высыпке… дресву кимберлита. Я выпря-мился и как будто неожиданно прозрев, сразу понял, что «творится» на участке - передо мной, через весь участок, тянулась узкая прямолинейная протяженная по-лоска кимберлитовой дресвы зеленого цвета, шириной около 40 см, отлично выде-ляющаяся на фоне желто-красной растительности. Это была кимберлитовая дайка! Спасибо, осень!
Краски осени
Обегав участок, я понял, здесь 5 кимберлитовых даек, все они одного про-стирания метров по 200, параллельные друг другу; одной ширины; отлично види-мые сейчас, осенью; они хорошо объясняют заражение участка минералами-спутниками; на них пришлись две выявленные якобы «трубки» и еще - они хоро-шо дешифрировались на аэрофотоснимках темными полосками на сером пятнистом фоне архейских пород.
Дайки получили название ручья и нумерацию - Онгхой-1, 2, 3, 4 и 5. Я по-радовал результатами Тимофеева, а он Натапова - главного геолога экспедиции.
- А как же быть с трубкой Мингазова, - спросил я потом Тимофеева. - Там же просто дайка…
- Да, напиши - раздув… - Видно и ему не хотелось спорить с ворчащим самолюбивым Валеркой.
Потом и сам Валера потихоньку согласился с наличием на участке даек. И даже, рассматривая в бинокуляр материал шлихов, нашел в них мелкие обломоч-ки кимберлитов.
Натапов Л.М.
Во второй половине дня, мы начали потихоньку спуск по склону вездехода, загруженного буровым станком. Потихоньку… потихоньку… Пару раз, правда, «разулись», но быстро привычно «обулись» и благополучно выехали к лагерю. Там мы и оставили его на консервации.
Но осень сделала нам и еще один подарок! Эвакуация лагеря затянулась - с вертолетами всегда так: то спецрейс, то санрейс, то ресурс кончился, то непогода по дороге, то еще что-нибудь… А мы собрались, стащили все, что можно и не нужно уже, на косу, где будет садиться вертолет. Осталось свернуть спальни-ки, палатки, рацию, вытрясти печки, сложить раскладушки - но это по прилету борта.
Я лежал в палатке и поглядывал по привычке в боковое окошко, затянутое противомоскитной сеткой. Погода в августе чудесная - комаров давно нет, погода погожая, ночью подмораживает, но днем тепло… И тут я заметил какое-то движе-ние на речке - глаз привычно реагирует на движение… Сначала я подумал, что это «мартын», но почему он плывет строго к берегу? Вот он потихоньку выходит на берег… Я взял бинокль… Заяц? Да, нет, «маловато будет»… Он выходит… Олень! Белый олень!
Северный олень
Скатившись с раскладушки и схватив карабин, я, потихоньку, прячась за кустарником и невысокими бугорками, стал по косе подкрадываться к оленю. А по залесенной террасе позади меня, кто-то из рабочих в темной телогрейке, заме-тив, что я выскочил куда-то с карабином, пошел за мной, да еще и во весь рост… Я погрозил ему кулаком и махнул рукой, пригнись, мол, ложись… Он залег.
Особо рисковать я не стал - спугнешь еще… Олень почему-то не убегал в лес, а спокойно стоял на косе… Домашний? Но ни один оленевод за весь сезон не проходил мимо нас. Был домашний, отбился и одичал? Возможно. А мы весь се-зон на консервах, за исключением дарованных нам природой налимов.
Выстрелил я метров со ста… Олень вздрогнул… Попал! Выстрелил еще 2-3 раза, чтобы наверняка… Он упал…
Я разделал его, разделил на части, отложил печень и сердце, требуху завер-нул в шкуру и сложил в камнях, заложил в камнях и голову с шеей. Выбежавшие на выстрелы ребята отнесли все в лагерь и подвесили на ветерке, чтобы обдуло.
Хлеб собственной выпечки
Первым делом пожарили печенку. И вырезку. Свежая печенка, да со свежим хлебушком, да с чайком… У-у-у! До чего же вкусно! Ну и «порадовались» же мы…
Что готовить из мяса дальше? «Давай для начала просто отварим его», - попросили ребята. Очень уж соскучились все по свежему мясу. И мы сварили вед-ро мяса. Каким же вкусным оно оказалось… Когда мы его съели, запивая мясным бульоном, ребята сказали: - Давай сварим еще! Так мы и съели все мясо, только отваривая, и даже жарить не хотелось… А когда оно кончилось, я достал из камней голову и отрезал шею. Так мы и съели все, наслаждаясь вкусом оленины.
Вертолет не прилетал, видимо, чтобы не мешать нашему наслаждению, но тут же прилетел, как только все мясо было съедено…
Мы погрузились и вылетели в Оленек.
= = = = = = = = = =
ЗАЧЕМ?..
Валя Ткаченко и я
За время многих полевых сезонов у меня было и несколько встреч с медведями. Немного. Раза четыре всего за три десятка лет. Но каждый из них я прекрасно пом-ню, настолько они врезались в память.
Первые три произошли на Колыме в один из полевых сезонов, когда мы ре-шили поработать с лошадьми. Так что начну с лошадей!
Базировались мы в пос. Зырянка и лошадей должны были получить в небольшом поселке недалеко от нее, где было стадо полудиких «монголок». По несколько лошадей для нашего отряда (во главе с начальником партии Шульги-ной В. С.) и для партии Николаева Юры. Конюхами у нас были - один русский мужичок из Москвы (Николаевский) и один местный из якутов (для нас). Предста-вителем партии Николаева был техник Иван, у нас - геолог Валентин Ткаченко.
У Валентина был опыт работы с лошадьми, я же считал, что справлюсь с объездкой, т.к. в 12 лет «гонял» на них на Алтае (куда отец взял меня с собой) и еще ходил на 2-х часовые занятия на подмосковном «конедроме» (бесплатно от профсоюза).
Мы вылетели на АН-2 в этот поселок и поселились в маленькой избушке-складе у взлетной полосы (по которой часто бродили коровы). Полы мы вымели от мусора, надули надувные матрасы, положили на них кошму и спальные мешки из верблюжьей шерсти. Для перевозки лошадей в поселочек Чокурдах мы сбили несколько дощатых щитов для установки в «Антон» - чтобы лошади чувствовали себя спокойнее, как в стойле и не били копытами по обшивке самолета.
Лошадей Валентин с конюхами отобрал и пригнал в загон из жердей рядом с аэродромной полосой. Для объездки мы использовали мешки с брошенным под-мокшим цементом неподъемной тяжести. Накинуть мешки часто не удавалось - лошади не подпускали к себе, начинали брыкаться, и тогда их стреноживали, вали-ли на землю и на лежачую накидывали по мешку по бокам вьючного седла. Лошадь развязывали, она поднималась на ноги (под грузом 2-х мешков - колограммов 120, если не больше). Часто она, поднимаясь, начинала биться и седло с мешками съезжало вниз ей под брюхо. Тогда все начинали заново.
Приноровившись к загрузке, мы выгоняли лошадь на площадку и на длинной узде гоняли по кругу. Достаточно было нескольких кругов, чтобы лошадь обузды-валась и останавливалась. Видно было, как подрагивают ее ноги от усталости. Да и понимала, видимо, что лучше не сопротивляться, только хуже будет. Только одна из них пробежала круг, второй, третий… пятый… ее перестали подстегивать, а она все бежала и бежала мелкой рысью. Мы уже сами остановили ее, испугавшись, как бы чего хуже не сделать. Она здорово выручила нас впоследствии во время пе-регона.
Затем мы приступили к объездке. Кавалеристом-объездчиком был я. Первый раз меня легко сбросила одна из лошадей и я, кувыркнувшись через голову и оказавшись на земле, постарался впоследствии быть поосторожнее и покрепче держаться в седле. Все эти мучения я снимал на 8-ми мм пленочную фотокамеру. Пленку я не жалел, старался, чтобы сразу получился нехитрый сюжет, и, не смотря на то, что часть материала была загублена при проявке, сюжет кое-какой все же по-лучился.
Мой приятель, Олег Брынов, смонтировал фильм и показал своим сокурсни-кам, повесив на стене общежития в МГУ плакат-афишу «Геологи на Колыме», с приглашением на просмотр всех желающих. Я же показал его у нас в экспедиции. В последствии, Мингазов Валера, создав свой сайт в интернете под названием «Ис-тория и слава партии №15», озвучил фильм и добавил объясняющие титры. Так, фильм можно посмотреть и сейчас. За качество не ругайте, первый блин всегда ко-мом (второго, правда, уже и не было).
Во время пребывания в поселке, там прошел какой-то якутский праздник с выступлением местной самодеятельности и спортивных юношеских соревнований штангистов, боксеров и борцов. Когда шли состязания борцов вольного стиля, до-вольно профессиональные и хорошо подготовленные, я не решился выйти на маты из-за риска проиграть и тем уронить марку столицы (я занимался вольной борьбой и выступал на соревнованиях по первому юношескому разряду в весовой категории 60-65 кг).
Но когда все выступления закончились и народ заполнил площадку, наш Иван, прозванный за могучесть и силу Иван-у… бан, поднял и выжал штангу, кото-рая по весу была, наверное, не под силу никому из местных, так что присутствую-щие одобрительно загудели. А я, шепнув ему, - «Не сопротивляйся…", - схва-тился с ним в борцовском поединке. Я сделал бросок через бедро и ноги Ивана взлетели в воздух. Мы сошлись снова и снова ноги Ивана описали в воздухе дугу… и он шлепнулся на маты.
На празднике
Мы-то дурачились, а вот некоторые зрители приняли все за «чистую монету» и один из недоверчивых, а многие были уже под хмельком, вышел на маты и замахал мне руками - давай, мол, со мной.. И отказываться мне было уже не-удобно… Мужичек был русский и с меня ростом, коренастый и здорово мускули-стый и, когда мы обхватили друг друга за плечи, я сразу почувствовал его «желез-ные объятия». У меня был единственный выход - поймать его на прием. Как в шахматах ловят новичков на «детский мат», так я решил поймать своего соперни-ка на «Щуку» - прошел ему в ноги и обхватил за них. Оказавшись надо мной, мой кузнец (так сказал кто-то из зрителей) инстинктивно обхватил меня сверху за туловище, а я, прижав его за руку двумя своими и выставив ногу, перевернулся на спину. Мой соперник оказался внизу, на спине, на лопатках… Туше! Он стоял ошеломленный и никак не мог поверить в столь быстрый проигрыш. Он стал жеста-ми показывать мне, что давай, мол, еще раз, но я замахал руками, достаточно, мол, и мы мирно разошлись.
А вечером в клубе были танцы. Молодежь пришла принаряженная и мне стыдно даже стало за наши с Иваном противоэнцефалитные костюмы (энцефалитки) и резиновые сапоги с завернутыми ботфортами (болотники) на этом вечере. А «выходной» одежды у нас не было. Какой-то русский мужчина (инженер или начальник) из руководства сидел за ударными и ему достаточно было даже просто-го мальчика, который пиликал как мог на аккордеоне, так здорово он выводил ме-лодию и создавал впечатление целого квартета. Мы с Иваном сидели за кулисами и просто смотрели на танцующих. Я тогда впервые почувствовал, как много могут и как важны ударные.
Но вернемся… нет, не к медведям… к лошадям! Боле-мене подготовив ло-шадей, мы вызвали самолет, заказав, на всякий случай, еще мешок овса. Наш конюх показал свою полную некомпетентность с лошадьми, он даже боялся их, и мы отка-зались от его услуг. А Иван передал Николаеву, что на лошадях вообще невозмож-но работать, настолько они не приспособлены ни под вьюк, ни под седло. И Николаев отказался от лошадей. Так что мы взяли его конюха и шесть боле-мене приличных лошадей - три под вьюки и три под седло.
Взлетно-посадочная полоса
Прилетел самолет. Мы поставили в салоне подготовленные щиты и завели первых двух «монголок», так что они встали вплотную и головами к кабине. Пилот сказал:
- Встань у кабины… и стреляй, если начнут биться.
Я встал у кабины с карабином, но лошади на взлете и в полете вели себя спо-койно и мы благополучно приземлились в Чокурдахе, где была приемная полоса на вершине плоской вытянутой сопки. Сам поселочек оказался состоящим из двух рубленых избушек, одна из которых оказалась жилой - в ней жил хозяин якут с хозяйкой, а вторая пустовала, но в ней висели шкурки пыжика, а значит занята и селится там было неудобно. Стояло еще несколько чумов.
Я зашел поздороваться и познакомиться с хозяевами, а они покормили меня ухой. Было очень жарко, а вода была только внизу в ручье, так что я спустился вниз и поставил палатку у ручья. Два дня я почти не ел из-за жары, только пил, и как-то, резко встав и выйдя из палатки, в глазах у меня потемнело и я упал. Испугавшись бессилия, я тотчас сварил себе гречки, добавил пол банки тушенки и поел. И даже с аппетитом.
Я принимал лошадей и сводил их вниз к ручью, где была не только вода, но и трава. И с удовольствием заходил к хозяину избушки, которая была обставле-на «по русски» - с пружинной кроватью и ковром на стене у нее. А на ковре висел предмет моей зависти - десяти зарядный автоматический малокалиберный кара-бин. Игрушка!
Какой парень не мечтает о такой «игрушке». Оленеводы-охотники получали их без проблем и в магазинах Колымских поселков они были в продаже, но только по охотничьим билетам (в 60-десятые годы с этим было попроще). Как я не упрашивал хозяина карабина продать его мне, он не соглашался, а просить в третий раз я посчитал уже неприличным. Хозяйка, правда, продала мне шкурку пыжика, я бы купил и больше, но раз дала одну, значит одну.
В Чокурдах в эти дни залетела молодая продавщица с товаром для оленево-дов. Ребята в Зырянке, знавшие ее, говорили мне - будь, мол, поласковее с ней и она продаст тебе карабин. Но, глянув на нее, у меня пропала всякая охота думать о карабине. Зато я заметил у порога избушки, куда она сложила доставленный, ви-димо, по заказу товар, какой-то странный небольшой топорик - с коротким лезви-ем и толстоватым обушком на коротком прямом толстом топорище с загнутым у конца рукояти носиком. Необычность формы сразу привлекала внимание. Непо-нятно даже было - для чего такой мог использоваться. А она на нем выпрямляла гвозди. Я поднял его и прочитал выгравированное - winchester и ниже - usa. Его-то уж я выпросил. Она не понимала его ценности, а для меня это был сувенир, так сувенир!
Не все могут оценить значимость вещей, их «внутреннюю» красоту! Так, мой сосед по лестничной площадке, попросил впоследствии, этот топорик у моей жены для вскрытия двери (что-то у него случилось) и сломал топорище. Ладно бы они сохранили его - я бы по форме изготовил новое или родное бы склеил, так они его выбросили, а на его место он воткнул какую-то палку.
Очень мне досадно было! Так, я помню, прислал из армии несколько кусков мыла - не потому, что его в магазинах не было, полно было, но именно такого, светло-розового с гравировкой «СОЛДАТСКОЕ», конечно не было. Для меня это был сувенир, память об армии, хотя и провел там всего год (пол года в учебке, а в конце службы - 3 месяца на курсах офицеров). Поставил его в ванной на стеклянную полочку и не пользовался, а любовался. А, приехав с полевых работ осенью, на месте его не увидел… жена употребила для стирки. Ну не дано иным людям, не дано!
А насчет карабина я как-то договорился с зам. начальника экспедиции по хозяйственной части Мильто, который везде в поселках «по-знакомству» мог достать что угодно, что он поспособствует мне в покупке карабина. Мы приехали в Средне-Колымск и пошли в магазин. Спросили карабин и… закон подлости… его не оказалось, закончились.
- Хочешь «Белку», - спросил он и я… сдуру, отказался. Как я жалел впо-следствии… Я знал, что это за ружье - вертикалка, один ствол нарезной малока-либерный, другой гладкоствольный 32-го калибра. Не ожидал, просто, такой ситуа-ции… Очень потом жалел, что не купил!
Но вот мы перевезли всех лошадей и груз, подкупили галет и сахара и, завьючившись, отправились в путь. Карты нам не дозволено было взять, сказали, чтобы сделали выкопировку речной сети, но разве можно было идти по выкопировкам, легко было сбиться… И, проявляй солдат смекалку, еще в Москве «втихоря» в фотолабора-тории я переснял топографические карты на бумагу и с ориентированием у нас особой проблемы не было.
Вот во время этого перегона и произошли три встречи с медведями. Две встречи были спокойные. Первая даже поразила меня тем, что здоровый бурый медведь, которого мы увидели метров за 100-150 на склоне прямо перед собой на открытой местности (выше 300-метровой отметки лес не рос и склоны были «го-лые», с редким кустарником карликовой березки), спокойно «пасся», выдирая то ли корешки, то ли редкие ягоды, и не обращал на нас никакого внимания. Лошади тоже стояли спокойно. Мы постояли немного, переговорили, но надо было ехать дальше. Но как проехать мимо него? Стрелять нельзя - еще ранишь… Тогда мы заорали на него, чтобы он убирался и раза два выстрелили в воздух. Медведь затрусил вниз к ручью, а мы проехали это опасное место, вышли на перевал, перевалили в другой ручей и продолжили наш путь.
Вторая встреча была не столь спокойна, скорее тревожна. Голову удиравше-го медведя я увидел над кустами речной террасы, мелькнувшую и пропавшую. Мы проезжали по песчано-галечниковой пабереге под этой террасой и над ней торчали только наши головы. Но дело было в том, что коса в этом месте выклинивалась, а с другой стороны этой неширокой речки ее не было и не было брода… Перед нами был плес… и довольно глубокий. Мы бы выбрались на террасу и поехали по ней, как мы и делали в таких случаях, но на террасе был медведь… Пока мы со-вещались, как нам быть, моя вьючная, узду которой я отпустил, когда схватился за карабин, вдруг спокойно и без принуждения зашла в воду и… поплыла на другой берег. Нам только оставалось последовать ее примеру.
Башка медведя мелькнула в кустах и пропала...
Первым в воду заехал Валентин. Но, когда его лошадь уже поплыла, привя-занная к ее седлу вьючная вдруг резко заупрямилась и затормозила. Валентина с лошадью как будто дернули назад и и они здорово окунулись. Я хлестнул вьюч-ную по крупу, та вошла в воду и опять резко уперлась. Валентина с лошадью опять окунуло. Я снова огрел его вьючную плеткой и она, перестав сопротивляться, по-плыла тоже. В это время седло Валентина съехало набок и скользнуло его лошади под брюхо. Валентин слетел с лошади, как будто его смыло. Придерживаясь лоша-ди за шею (мы были при оружии, в телогрейках и болотниках) он поплыл, помогая себе одной рукой. А лошадь, с седлом под брюхом, забилась, задергалась, но, сла-ва богу, проплыла еще 2-3 метра и почувствовала под ногами землю. Они вышли на косу противоположного берега, а я уже плыл вслед за ними. На всякий случай я соскользнул в воду, чтобы не мешать лошади, и плыл, придерживаясь за седло.
Когда лошадь плывет, над водой видна только ее голова
На косе мы сняли седла и вьюки и разложили намокшие вещи для просушки. Ехать дальше не было смысла и мы разожгли костер и поставили палатку. Да и вечерело уже. Лес стоял перед нами глухой темной стеной метрах в 50-ти от русла, а сама коса была ровной и длиной метров 200.
И тут мы услышали протяжный слабый крик:
- А-а-а… а-а-а…
Что это?
- А-а-а… а-а-а… - донеслось опять со стороны леса.
Что за черт? Якуты-оленеводы какие-нибудь кричат?
- У-у-у-у-у… - вдруг четко донеслось до нас.
Волки!..
Лошади, тревожно сбившиеся в кучу, как только мы попытались подойти к ним, стремглав понеслись вдоль по косе и остановились у кромки леса, подхо-дившего в конце косы к руслу. Мы все-таки осторожненько подошли к ним, взяли за уздечки и подвели поближе к палатке.
Что делать? Что предпринять? На той стороне медведь, на этой - волки… Мы стреножили лошадей и пустили пастись - со спутанными передними ногами далеко не убегут. Приготовили поесть, развесили у костра одежду для просушки и… завалились спать… Будь, что будет… Утро вечера мудренее…
А утром проснулись… Светит солнце… Небо голубое… Даже лес как будто посветлел. Только телогрейка моя наполовину истлела… Все лошади были на месте. Мы поели, завьючили лошадей и поехали дальше…
Надо бы описать еще один прискорбный случай, произошедший с нашим московским конюхом. Когда мы вышли на речку Березовка (на ней в стародавние времена - 1900 г., был найден и вывезен в Петербург скелет мамонта), по ней, для облегчения перегона, нами был предусмотрен сплав снаряжения на резиновой лод-ке 500-тке, которая предусмотрительно была взята нами в дорогу. А лошадей мож-но было перегонять без груза, пусть отдохнут. Так мы и сделали. Накачали лодку, загрузили вещами и продуктами, и я взялся за весла. А Валентин и конюх, взяв мо-их лошадей, поехали налегке вдоль реки вниз по течению.
Березовский мамонт
Речка была в основном неширокая и с глубокими плесами, но в отдельных местах, где течение убыстрялось на перекатах, были и небольшие завалы. Так, про-плыв дня два-три, я, не успев увернуться, влетел в завал и напоролся кормой на какой-то сучок. Тут же причалив к берегу и выгрузив на галечниковую косу ве-щи с кормы, я починил лодку, поставив резиновую заплатку, но воды все-таки набралось прилично и кое-что намокло. И все бы ничего, но вода попала на рацию. Сплавившись дальше до встречи с Валентином, мы поставили палатку, а я разло-жил вещи для просушки. Утром я решил проверить работу рации (РПМСки) и подключил питание. Раздался хлопок… и мы остались без связи.
Нам оставалось пройти еще дней пять и без связи можно было и обойтись. Но и запаздывать не хотелось, чтобы Шульгина не волновалась. И мы продолжили путь. Но через пару дней, на реку, мне навстречу, выехал из леса Валентин и сказал, что у него убежала лошадь. Его лошадь споткнулась, он слетел с седла, а когда поднялся, одна из вьючных чего-то испугалась и рванула в лес. Мы опять встали лагерем, поужинали и Валентин решил поехать ее поискать. Скорее всего она мог-ла пойти обратно, на предыдущую стоянку. Так оно и оказалось и Валентин привел ее обратно.
Но тут нас удивил конюх! Всю дорогу во время перегона он подшучивал над нами, подкалывал, но мы не обращали на это внимания. А тут, вдруг, обвинив нас в специально созданном случае с потерей лошади и поломкой рации, он ушел от нас выше по течению и стал рубить лес. Слышался только стук топора. Ночевать в палатку он не пришел.
Утром Валентин пошел посмотреть, что он там делает. Вернувшись, сказал:
- Плот срубил. Я попытался с ним заговорить, но он отвернулся и разговаривать не стал.
Что за демонстрация?
Я парень горячий, и терпеть не могу, когда меня ставят в какие-то нелепые ситуации… «Учить таких надо!» - подумал я.
- Мы можем без него обойтись? - спросил я Валентина.
- Да, можем, в принципе… - ответил он.
- Тогда поехали. Может за день и одумается.
Мы свернули палатку, сдули лодку и завьючили лошадей. Конюх проплыл мимо нас, отвернувшись.
Куда он плыл? К Северному Ледовитому океану? Только мы с Валентином знали, что далеко внизу есть поселок Березовка, который открыт был только в 50-х годах и жители-оленеводы до 50-х не знали, что такое Советская власть. У них был тогда князь и шаман. Сейчас там колхоз. Нелепая ситуация.
У нас оставался еще день перехода вдоль реки, а затем мы должны были уй-ти с реки на склон и идти дальше по водоразделам. День на раздумья у него еще был. Уговаривать я его не собирался. Может быть он рассчитывал, что нам без него не обойтись и мы пойдем к нему «на поклон». Но для меня это было дело принципа. Да и ждать мы не могли - продукты кончались, связи не было и ожидание могло окончиться плачевно.
Он бежал прямо на нас
Мы протопали еще день вдоль реки и встали лагерем на косе на последнюю стоянку. Он к вечеру доплыл до нас и остановился метрах в ста выше. Утром мы соорудили большую треногу, сложили туда треть оставшихся продуктов и оставили записку, что мы уходим, что связи нет и чтобы он ждал на этом месте.
И мы ушли. А что нам оставалось делать? Уговаривать его? Тогда для него все закончилось бы благополучно. Шульгина его увольнять бы не стала - слиш-ком нелепый случай. Я думаю, его и премии за сезон не лишили бы. И он бы считал, что он в выигрыше.
Молодой я был, ершистый. Не знаю, как поступил бы сейчас…
Третья встреча с медведем произошла у нас, когда мы с Валентином, стоя на пригорке речной террасы, рассматривали карту, чтобы определить - здесь нам подниматься на склон и идти водоразделами или пройти еще немного. Русло ручья было под нами справа в густом кустарнике, а впереди метрах в 50-ти стеной стоял лес. Вдруг из леса прямо перед нами выскочил здоровый медведь и вприпрыжку рванул к нам.
«Наверное лошадей унюхал…» - пронеслось у меня в голове. Сдернул с плеча карабин, судорожно передернул затвор, посылая патрон в патронник и… его заклинило… Времени возиться с ним уже не было… И тогда мы заорали на него:
- Куда! Стой! Давай назад! - может быть и с выражениями…
Медведь озадаченно посмотрел на нас
Медведь резко затормозил, как будто уперся в невидимую стенку, сел на задние лапы и снизу вверх оторопело посмотрел на нас удивленными глазами… Видимо он бежал по какой-то своей причине, не видя нас. Лошади стояли спокойно.
Мы повторили свои тирады… Медведь круто развернулся и побежал обрат-но в лес. Я поправил патрон, вдавил его в магазин карабина и закрыл затвор. Мы стали снова рассматривать карту… Поднимаем глаза… Медведь снова несется на нас… «Видно, одумался, - подумал я. - Теперь-то несется осознанно…».
Передергиваю затвор… Снова клинит… Снова те же выражения… И та же сцена - медведь осаживается на задние лапы, снова озадаченно смотрит на нас, разворачивается и скрывается в лесу. Лошади стоят спокойно.
Я до сих пор не понимаю - что это было? Но затвор я стал передергивать без суеты…
Медведь развернулся и побежал в лес...
Раздумывать о выборе пути уже было нечего и мы полезли на склон и опять пошли чистыми водоразделами. Еще на склоне вьючная, которая и до этого порой ложилась и ее приходилось поднимать плеткой, вновь легла. Долго ждать мы не могли - лошади могут идти с грузом весь день, но стоять под грузом им тяжело. Мы и так сняли с нее все вьюки и перегрузили на ту, здоровую, самую выносливую. Но она все равно шла с трудом. Это был меринок и, видимо, операция ему была сделана недавно. На этот раз поднять ее никак не удавалось. И мы решили оставить ее, а что было делать. Скажу только, что в конце августа, мы проходили в этом ме-сте и даже встали на стоянку, заметив на снегу следы ее копыт. Но, где она была в этот момент мы не знали, а заставить лошадей ржать у нас не получилось.
Вечером, на кануне последнего перехода, кинули в котелок половину по-следней банки говяжьей тушенки, похлебали супчику и легли спать. Утром кинули в котелок последние полбанки тушенки, завьючились и тронулись в путь, надеясь в этот день дойти до лагеря Шульгиной. До лагеря дошли без происшествий, только въехал я в него с совершенно разодраными на коленях о кустарник штанами. Напи-сали рапорта со случаем с конюхом и вызвали аварийно-спасательный борт. Вер-толет прилетел на следующий день. Прилетевший, воспользовавшийся этой окази-ей, Шарковский (интересовавшийся планами Шульгиной), спросил у меня точку, где искать конюха. Я достал свою переснятую карту, он посмотрел на меня искоса и сказал:
- Уничтожь!
Что и говорить, молодец мужик! Все понял сразу. И ни каких наставлений.
Вертолетчики о случае с медведем сказали, что в этом месте обитает медве-дица с медвежатами.
А конюха подобрали на том самом месте, где мы его оставили. Сидел на месте и ловил рыбу, благо крючки были. Вывезли его в Зырянку.
Последняя, четвертая встреча с «хозяином», вернее с «хозяйкой», произошла у
меня, когда мы сплавлялись по реке Муна, левому притоку реки Лена ниже поселка Жиганск. Муна текла протяженными плесами, течение было очень слабое, почти незаметное, приходилось все время грести. Мы счалили 4-ре 500-ки квадратом на жес-
ткой основе из жердей. Получилось что-то вроде плота. На каждой лодке по гребцу.
Хочешь - на носу сиди, хочешь - на корме, везде удобно. Пару весел я «закурко-вал» байдарочных (на них уже никто не плавал), остальные были от 500-соток.
И вот, в конце сезона, в августе, сплавляясь потихоньку как обычно, Нина Головлева, мой помощник, вдруг воскликнула:
- Медведь!.. - Я обернулся. Метрах в 150 позади нас из леса по левому берегу на косу вышел медведь. Какой мужчина не мечтает о медвежьей шкуре, до-бытой собственными руками. Мы причалили к правому берегу и я, схватив карабин, пригибаясь, медленно, сохраняя дыхание, побежал к нему. «Пока он на том бере-гу, - размышлял я, - у меня есть фора. Можно стрелять через речку, а потом еще пока он будет плыть…».
Но, выглянув из-за пригорка я увидел трех медвежат, выбежавших из леса. Медведица!.. Это меняло дело. Во-первых, это опасно! Во-вторых, я просто не буду стрелять в самку. Не принято стрелять в самок! Но я продолжал бежать… Зачем? А она уже вошла в воду и поплыла. А я все бежал… - Зачем я бегу? - спрашивал я себя. - Я же не буду стрелять.
Она уже выходила из воды…
Но я бежал… А она уже выходила из воды… Но меня словно кто толкал в спину… Зачем я бегу?.. А она уже стояла на косе и никакой форы у меня уже не было. И тут я почувствовал себя, словно голеньким… До нее было метров 50. Карабин в моих руках показался мне никчемной палкой… Даже если выстрелить, пуля прошьет зверя как иголкой, а раненый, даже смертельно, он успеет разорвать тебя на куски… И мне стало страшно… Она меня не видела и, подождав малышей, вошла в гущу высокого густого, закиданного плавником тальника. Хоть бы веточка хрустнула! Мне аж нехорошо стало… Я потихоньку, стараясь не хрустеть галькой, побежал обратно… Обратная стометровка показалась мне вдвое длиннее… Бегу, а своих не вижу. Наконец, увидел их торчащие над бровкой косы головы и… успо-коился.
Так зачем же я бежал? Этот вопрос я задавал себе многие годы… И только сейчас, когда в обиход вошло выражение «нехватка адреналина», я смог объяснить себе причину моей бессмысленной пробежки - видно мне здорово не хватало это-го адреналина!
= = = = = = = = = =
ОТ НЕНАВИСТИ ДО ЛЮБВИ…
(ИЗ ЖИЗНИ КОШЕК)
Дымчато-серый с голубинкой
Был у меня кот… когда-то. Вернулся я тогда из командировки. Поднялся на лифте к себе на 8 этаж и позвонил в дверь - у меня дочка старшая со мной жи-ла. А на лестничной площадке какой-то котенок крутился. Хорошенький такой, ухоженный: «Соседский, наверное», - подумал я. Дочка открыла дверь и вдруг ко-тенок спокойно так, по-хозяйски, в развалочку и задрав хвост, вошел в квартиру. Меня так поразила его бесцеремонная наглость, что я даже опешил. А дочка заоха-ла: «Ой, какой хорошенький! Пап, давай оставим его!»
Котенок был пушистый и чистый, домашний - это было видно, и моей лю-бимой породы - сибирский, длинношерстный. И цвет очень приятный - дымчато-серый, с голубинкой. Да и КОТ - не кошка. И я не устоял… оставил - ведь дочка просит. Я и прозвал его - Дыма (от слова - дымчатый). Воспитал. Никаких про-блем с ним не знал, даже в туалет приучил ходить - в лоток с решеткой (без вся-ких наполнителей) и в унитаз.
Был он домашний, гулять на улицу я его не пускал, боялся, что клещей ка-ких-нибудь подхватит или полезет в подвал, а там наверняка блохи. Пару раз, прав-да, вышел с ним во двор - пусть все-таки по травке побегает. За домом у нас был приличный палисадник, густо заросший высокой травой, так он там от неожиданной обстановки пятьдесят метров, наверное, полчаса пробирался - каждый шаг выме-рял, к каждой травинке принюхивался.
Первая прогулка во дворе.
А вот балкон для него всегда был открыт. И он часто в летние погожие день-ки выбирался на него погулять, пройтись по узким железным перилам туда-сюда, на соседний балкон заглянуть, а если там дверь открыта, то и в комнату заглянуть… из любопытства. А в солнечный денек и полежать на солнышке, погреться. Да и сверху вниз с восьмого этажа посмотреть тоже любопытно…
Один раз, еще молодым, сиганул видимо за птичкой - наверное инстинкт сработал. Я, вернувшись вечером с работы и не обнаружив его в квартире, побежал на улицу и нашел его ошарашенного возле подъезда в подвальчике у закрытой две-ри. Принес домой, положил на куртку в маленькой комнате и иногда заглядывал. Он лежал, свернувшись клубочком, и спал. На третий день он оклемался и вышел.
Но урок видно пошел ему впрок, больше он с балкона не прыгал.
После больших сокращений на работе, куда попал и я, меня выручало наше «хобби» - строительство и ремонт дачных домиков. Я подобрал напарника из коллег по экспедиции, который хорошо разбирался в строительстве, а заказы вы-бирал из предложений на свои объявления в газете «Из рук в руки». Строили тогда много, а рабочих рук не хватало.
Работали мы честно, целыми днями, с неохотой прерываясь на обед и сон и заказчики это видели и ценили. Готовили себе сами, инструмент у нас был свой - топоры, ножовки, молотки, я и электроинструмент приобрел - электрические ру-банок, фуганок, ручную пилу и цепную «Парму».
Оплату оговаривали сразу - рассчитывая из количества дней, которое по опыту уйдет на строительство и если не успевали, то дорабатывали за свой счет.
На балконных перилах
А вот если заказчик вдруг платил меньше оговоренного, я никогда не спорил - ведь могли и вообще не заплатить. Но такое случилось всего два раза. Первый раз заказчик был милиционер - что с него взять: жлоб есть жлоб! А во-второй, когда мы сделали работу, где требовался инженерный расчет, и которую не смогли сделать местные, а заказчик вдруг посчитал, что нам можно заплатить поменьше, а потом позвонил и попросил сделать еще что-то, я не отказал себе в удовольствии отказать ему, вежливо сказав, что он нарушил договор по оплате и я к нему не поеду. Я, таким образом, получил моральное удовлетворение!
Когда мы стали выезжать на строительство на несколько дней, возвращаясь, если была такая возможность, на выходные, чтобы помыться и закупить продукты, я стал брать Дыма с собой. Чтобы в травке побродил или в снегу повалялся, а то и на мышей поохотился. Он быстро привык к рюкзаку и моей запазухе под курткой и смирно лежал там, пока мы ехали в метро, на электричке или автобусе. На месте я выпускал его на участке, где он сразу забивался под сарай или строящийся домик, а потом вылезал чтобы освоиться и изучить территорию. А когда мы уезжали, он, как чувствуя это, опять прятался под дом и приходилось его выманивать «на кусочки колбасы». Если выманить не удавалось, приходилось оставлять его на эти 2-3 дня нашего отсутствия. А по приезде покричишь: «Дыма! Дыма!» - и он несется откуда-нибудь от соседей.
Он любил находиться недалеко от нас...
А один раз, когда мы работали ставя крышу на домике, я увидел Дыма со-вершенно мокрого, идущего к дому от маленького прудика на участке. Я даже ис-пугался! Берега у искусственного прудика были обрывистые, а спуском к воде служили несколько ступенек, выкопанных в береговой глине и довольно осклиз-лых. Я даже сам спускался по ним с осторожностью, чтобы не поскользнуться и не бултыхнуться в воду. Просто чудо, как он сумел выбраться…
Но самый интересный случай произошел однажды, когда мы строили второй этаж, превращая большой чердак в жилую комнату. Дом был большой, жилой, теп-лый. С хозяевами отношения сложились хорошие. На ночь мы расставляли раскла-душки, у меня был пуховой легкий спальный мешок.
Спальный мешок пуховой
Приехав на место, я, как всегда, выпустил Дыма и он рванул в подпол. Если замерзнет, выберется - подумал я. Дело было зимой, днем было не особенно хо-лодно, но ночью подмораживало прилично. Работали мы в телогрейках и валенках и нам было не холодно.
Но тут появился хозяйский кот - здоровый рыжий. "Хозяин" дома! А наш - чужой! И начал он нашего гонять... Очень быстро он выгнал Дыму из дома и стал гонять по участку. В конце концов он загнал его на яблоню. Дыма забрался повыше, а рыжий сторожил его на нижних ветках.
Несколько раз я выходил проведать своего и звал, но он неподвижно сидел на ветке и даже не мяукал. Он был молчаливый кот, видимо привык к одиночеству, когда я приходил с работы домой только под вечер.
Но после ужина я уже забеспокоился. Рыжий пришел в дом, а Дыма все си-дел на дереве. Подмораживало уже прилично и я захотел снять его. Залезть было не просто, но, подставив лестницу, я все же добрался до него и оторвал от ветки, в которую он вцепился когтями и не шевелился. Но, дотронувшись до него, я со страхом ощутил, как он замерз - он как бы одеревенел даже. Я его снял, засу-нул под телогрейку на груди и спустился.
В комнате я положил его на спальник и шугал рыжего, если он подходил близко. В комнате я положил его на спальник и шугал рыжего, если он подходил близко. Так мы и спали - я в мешке, Дыма - на мешке у меня на ногах, а рыжий недалеко - сторожил Дыму.
Утром, позавтракав, мы пошли работать, а рыжий еще погонял Дыму, но как-то лениво. Да и Дыма сообразил, что ему лучше быть поближе к нам и проводил время у нас на чердаке, лазая по стропилам и балкам.
Еще меня поразило его отважное бесстрашие - он спокойно лежал на снегу у большой кучи опилок, которые мы использовали в качестве утеплителя. Он и «ухом не вел» на летящие из окна фронтона ведра, которые мой напарник кидал сверху вниз, а я наполнял их опилками и цеплял на крюк на веревке. Напарник вы-сыпал опилки и кидал ведра опять вниз. Ведра падали у кучи со звонким грохотом, а он лежал и не обращал на них никакого внимания.
Лежит и «ухом не ведет»
Дня через два-три я заметил, что рыжий и Дыма уже спокойно ходят рядом один за другим и едят чуть ли не из одной миски. Но самым умильным было уви-деть, как рыжий принес пойманную им мышку и положил у раскладушки перед Дымой, который лежал на моем спальнике. Это было уже полное признание в предложении дружбы. С того вечера они оба спали на моем мешке у меня в но-гах.
2017 г.
Это было в прошлом году. Август месяц. Взяла я отпуск за свой счет и рванула в Закарпатье к родственникам. К слову сказать, места там просто замечательные: завораживают своей красотой и почти мистической атмосферой.
Приехала я к моим родным. Проживают они недалеко от районного центра в своем частном доме: тетка, сестра и ее муж. А народ в этих краях очень гостеприимный. И вот соседи родичей пригласили меня к себе – отпраздновать, так сказать, приезд. Молодая пара, мои старые знакомые.
Тетка мне вскользь намекнула, что бабуля, которая живет с молодыми, понемногу ворожит. Но я махнула рукой, мол, ничего она мне не сделает. Пришла я в гости, вечер прошел замечательно: шашлычки, молодое вино, разговорчики. Сразу хочу предупредить: я никогда не напиваюсь! Это у меня как табу. И в тот вечер мной был выпит только один бокал. Засиделись допоздна. Хозяева проводили меня до дома. С сестрой получилась перепалка из-за ерунды. Я обиделась и пошла спать. Спальня, где я обитала, находилась по соседству со спальней моей сестры (Марианны) и ее мужа (Виктора). Легла я спать, предварительно все с себя сняв (извиняюсь за такую интимную подробность, но это важная деталь). И мгновенно заснула.
Дальше со слов сестры:
«Время около трех ночи. Заходишь ты в нашу спальню, обернутая в простыню, и, практически плача, говоришь: «Меня какая-то бабка со страшными глазами пугает. Спать не дает». И с тобой почти истерика. Плачешь, по сторонам оглядываешься, будто на зов. Я тебя на кровать сажаю, успокаиваю. Спрашиваю: «Что за бабка?». Посмотрела тебе в глаза, а они у тебя, будто белой пленкой покрыты. Зрачков практически не видно. И мне так самой жутко стало! Чувствую, аж вся похолодела. Я побежала на кухню за святой водой, а тебя с Витей оставила.
Святой водой тебя побрызгали. Одели. Ты спокойней стала и начала рассказывать: «Бабка со страшными глазами… Говорит, что пугать Витю больше не будет. Уходит она. Мне сказала, что все забуду». Мы опешили! Ты же не могла знать, что когда Витя здесь поселился, дома чертовщина творится. Будто кто его из дома выживает. Потом ты резко засыпать начала. Мы тебя и оставили у себя на кровати. Сами рядом лежим в шоке и уснуть не можем. Тут будто тебя кто-то с кровати спихивает. Да так быстро, что мы и дернуться не успели…»
Теперь представьте такую нелепейшую ситуацию: я открываю глаза от резкой боли (локоть ушиблен), лежу одетая (!) на полу в спальне сестры и ее мужа, а они сидят на кровати и на меня вылупились. Я спрашиваю, мол, какого лешего здесь происходит? Они на меня подозрительно смотрят и говорят: «Чего прикидываешься? Не помнишь, что ты нам здесь устроила?». Я теперь в свою очередь уставилась на них. Они мне все это выкладывают! Я им говорю, что не может такого быть. Заснула в одной комнате, просыпаюсь в другой. До сих пор не могу в это поверить. Лунатизмом я в жизни никогда не страдала, психических заболеваний нет. Горячку сразу исключаю!) Что это могло такое быть? Никогда с таким странным явлением не сталкивалась.
А ВОТ БЫЛ СЛУЧАЙ
Рассказы геолога
Виктор Музис
© Виктор Музис, 2017
ISBN 978-5-4483-8052-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
А ВОТ БЫЛ СЛУЧАЙ
2017НАЧАЛО… МОИ ПЕРВЫЕ…
1. КИМБЕРЛИТЫ. СЕЗОН ПЕРВЫЙ
Колыма. Плоские вершины сопок.
Это было на второй полевой сезон моей работы на Сибир-ской платформе по работам на кимберлиты.
До этого я работал на Колыме. Сначала от младшего до старшего техника у Шульгиной (был ее напарником), затем у Боб-рова (съемка 50 000 м-ба по золоту). Только после специально-го приказа Министерства о переводе всех техников, имеющих высшее образование, в геологи, так техников экспедиции пере-вели в геологи. Уже геологом поработал и в Верхоянье на фли-шоидных толщах (съемка 200 000 м-ба по олову).
Начало работы геологом было непростым… Многие ребята, давно уже работав на съемке, были знакомы с методикой про-ведения этих работ. Я же у Шульгиной колотил фауну при сос-тавлении ею разрезов и занимался оформлением многочисле-нных образцов, отбираемых ею для различных анализов.
А нужен был навык геолога-съемщика, которого у меня не было, я только знакомился с ним, работая у Боброва. У него, до получения должности геолога, я работал техником, развозя го-рняков к местам работ, задавая и описывая горные выработки и промывая отобранный материал лотком.
Помню, решил как-то не просто воткнуть в готовый шурф сухую лесину корневищем кверху, положено было отмечать местоположение горных выработок на местности, а сделать как положено – срубить свежую лесину, вырубить Г-образную пло-щадку у комля и подписать. Шарахнул по лесине топориком, да неудачно. Бывает и «на старуху проруха!». Топор отскочил ри-кошетом и тюкнул меня чуть-чуть по ноге у щиколотки, сверху. Я поначалу и внимания не обратил. Потом чувствую, неудобно что-то ноге… Снял резиновый сапог, размотал покрасневшую портянку, а там… Обратно сапог одеть я уже не смог. Описывал шурфы прямо из вездехода, порода была суглинки четвертич-ные (т. н. Едомные), а горняки сами мерили размеренным шес-том глубину и набирали песок на промывку.
Бобров вечером, выходя из маршрута, подошел к нам и крикнул мне издали:
– Виктор, иди сюда!
– Сам иди! – улыбаясь, крикнул я в ответ.
Немая сцена!.. «Вожатый удивился, вагон остановился!» Бобров подошел, я показал перевязанную ногу.
– Ну и как же ты теперь? – спросил он.
– Да горняки сами все сделают… – и продемонстрировал.
А в лагере Дима Израилович дал мне свой 47-й и я боле-мене ковылял. Нога только не держалась в ступне, а «шлепа-лась» сразу, не держась на пятке. В Москве Дима свел меня со знакомым хирургом, тот пощупал, приложил мой палец к ранке и сказал:
– Чувствуешь, сухожилие повреждено. Операция пустяковая, захочешь – сделаем.
Но я не решился. А где-то через год нога уже работала но-рмально.
А как-то, уже в сентябре, уже лег снег и ручьи покрылись тонкой коркой льда, мне поручили промыть несколько десят-ков пробных мешков мерзлого суглинка из шурфов. Как?
«Проявляй солдатскую смекалку! – сказал мне как-то отец. – Начальник не всегда должен думать за тебя…».
Мы загрузили вездеход, подвезли мешки к ручью, выгрузи-ли их и он уехал за следующей «порцией». В напарники дали рабочего. Долго думать не пришлось: поставили две треноги, на них перекладину, развели под ней костер и подвесили на крючок ведро с водой. В ручье проломили лед, раскидали об-ломки-льдинки, я надел матерчатые перчатки, на них резино-вые грубые, чтобы не колоть пальцы о щебень, растирая сугли-нок, и, опуская мешок в ведро с кипятком, вываливали размяк-шую породу в лоток. А там уж дело привычное – растираешь суглинок, промываешь породу, освобождая ее от глиняных ча-стиц и песка и сливаешь шлихи в шламовые матерчатые мешо-чки. Мешочки тут же сушишь у костра на камнях и пересыпа-ешь в маленькие крафт-пакетики. Всего-то и делов… Как гово-риться: – «Наливай, да пей!».
А первый свой маршрут и первые геологические точки я помню по сей день.
– Володя, – помню, крикнул я Боброву (начальнику колым-ской партии), встретившись с ним в первом самостоятельном маршруте. – Я ничего не понимаю!
Кочка мерзлотного пучения (выветривания)
Настолько все было задерновано и только вершины плос-ких сопок, стоило подняться выше 300-метровой горизонтали, были свободны от леса. А на склонах одна щебенка (дресва) в кочках мерзлотного вспучивания. Но, со временем, привык и даже в чем-то маленько стал разбираться.
Но, после двух лет (я попал на завершающие 2-года) рабо-ты (а всего на съемку листа отводилось 4-ре года), костяк пар-тии был оставлен на издание, а остальных распределили по другим партиям и по разным регионам.
Меня определили в партию к Башлавину Дмитрию Констан-тиновичу, работающему в Верхоянье с базой в Батагае.
Очень не хотелось расставаться с Колымой, с привычными базовыми поселками – Зырянкой и Лабуей (что ниже Средне-Колымска). Ведь я довольно долго работал там техником у Шу-льгиной Валентины Ивановны и даже осмелился называть ее Валей в последние годы работы с ней. А какая там была охота! А какая рыбалка! Как я полюбил эти места!
Сибирский хариус
Стоя как-то в кассу за зарплатой в последние дни работы у Боброва и перекидываясь шуточками со знакомыми и прияте-лями, на вопрос одного знакомого (приятеля моего отца):
– Ну, и куда тебя?..
– Да к какому-то Башлавину! – машинально ответил я.
Знакомый что-то хмыкнул в ответ. Но каково же было мое изумление, когда я в первый раз приехал в назначенную пар-тию, ведь это и был сам Башлавин, которого я звал «дядя Ди-ма» при встречах у отца, но фамилией и не интересовался, за-чем мне это надо было. Но в партии это был, конечно, только Дмитрий Константинович. Ну, Константиныч, и то только после года работы с ним.
Так вот! Взглянув на топографическую основу карт, я уви-дел сплошной коричневый цвет и все в сплошных сближенных завитушках рельефа – горный район… Как же здесь ходить в маршруты? А флишоидные толщи – я помню их еще по Кры-мской практике – сплошное чередование песчаников и алев-ролитов и все сжато и перемято в сплошные складки… А как в них разобраться?
– Ничего, – ободрил меня Десятерик (геолог соседней пар-тии). – За пару лет привыкнешь, разберешься.
Действительно, за пару лет как-то маленько привык, разоб-рался. И к проходимости, и к флишу…
А какова баранина на вкус! Я сразу почувствовал разницу после оленины и сохатины.
Проводы Осташкина. Речка Улах-Муна.
И как мне понравились эти места!
Но дело опять не в этом!
После окончания 4-летних работ на отведенном «листе», начальник партии и старший геолог остались на его издании, а нас, геологов и техников, как обычно, распределили в другие партии.
Так я попал в партию Осташкина Игоря Михайловича на работы в совершенно новый для себя регион Сибирской пла-тформы левобережья реки Лены. Там уже работали две пар-тии – Сибирцева (база в пос. Жиганск) и Шахотько (база в пос. Оленек).
В новой для меня партии были три старших геолога (жен-щины) и техник, но в поле они не выезжали, кто по семейным обстоятельствам (?), кто по здоровью. И Осташкину, видимо, понадобился молодой, но опытный геолог, которого можно было бы посылать в командировки в местные территориальные геологические организации (в Нюрбу и Мирный) и использова-ть самостоятельным отрядом на полевых работах.
В первый полевой сезон Осташкин хотел проверить метод укрупненного шлихового опробования (УШО) в районе одного из кимберлитовых полей, взяв его за эталон, и заверить там как можно больше фотоаномалий, чтобы проверить кое-какую статистику.
Гостиница
Я вылетел в поле первым. Залетел в Нюрбу на неделю по командировке и вылетел в Жиганск. Очень мне понравилась в Нюрбе гостиница для геологов (домик для приезжих) – чис-тенько и уютно.
Прилетев в Жиганск, я расположился в комнате с ребятами из партии Сибирцева, получил со склада снаряжение и проду-кты и стал ждать Осташкина. А в Батагай, привычный мне Ба-тагай, где была администрация экспедиции, я, неожиданно для самого себя, дал такую радиограмму:
«К полученному в Жиганске для партии Осташкина И. М. прошу прислать следующее:
1. Лодки резиновые ЛАС-500 – 2 шт.;
2. Консервы тушенка говяжья (страшный дефицит) – 2 ящи-ка;
3. Молоко сгущенка (дефицит) – 1 ящик;
… Над поселком уже сгущались серые сумерки, и то тут, то там начали загораться в темноте переулков желтые окошки домов. Стояла вечерняя тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев деревьев от случайного дуновения ветра да стрекотом кузнечиков. Кузнечики всегда начинали петь в это время. Я шел по недавно усыпанной щебнем широкой дороге, и смотрел по сторонам. Я приехал на самой последней электричке, - в городе меня задержала работа и ремонт моей машины, - но дорогу в темноте мог найти с легкостью. Над головой оглушительно, по сравнению со стоявшей тишиной, закричала ворона, и я поднял голову. Птица, сидевшая на ветке березы, под которой я стоял, снялась и улетела в лес. Я поежился – ветер усилился и стал продувать куртку. Подняв воротник кожанки, я засунул руки в карманы и ускорил шаг. Дорога почти закончилась, и я свернул в нужный переулок – он был самым дальним и располагался ближе всех к лесу. Жилых домов там было не очень много, - от силы, три, - все остальные хозяева приезжали очень редко. Самым заброшенным был дом, соседний с тем, куда я направлялся – хозяин его умер десять лет назад, и здание стояло, разваливаясь и увязая в образовавшемся болоте. Проходя мимо кустов пиона, росших перед чьим-то забором, я услышал шорох и стремительно обернулся на звук. Кусты слегка шевелились, и я потянулся к внутреннему карману куртки, где лежал нож. Но шорох утих, и я, какое-то время рассматривая кусты, повернулся и зашагал своей дорогой. Темнота все больше сгущалась, но я не боялся ее. Под ногами зашелестела трава, когда я свернул с утоптанной тропинки и подошел к калитке. За ней был участок с домом, в окнах которого горел желтый свет. Я толкнул калитку – она специально была не закрыта – и вошел. В кустах уже рядом с домом я опять услышал шум, но не обратил на него особого внимания. … Дверь мне открыл Кас – мой лучший друг. Мы давно не виделись, поэтому, обнявшись, сразу же принялись засыпать друг друга вопросами о жизни, работе, о том, что интересного и не очень интересного произошло – обо всем. В этом разговоре я и думать забыл о том шуме в кустах, показавшимся мне таким настороженно подозрительным. Вспомнил я о нем только когда Кас встал из-за кухонного стола, где остался недоеденный мной вишневый пирог, и потянул меня в сторону выхода: - Пойдем, я тебе кое-что покажу. - Ночь на дворе, - нахмурился я, но покорно встал и пошел за другом. - Правильно, ночь, - закивал Кас, - самое время. Мы вышли из дома, спустились по ступенькам крыльца и оказались на дорожке, ведущей от дома до калитки. Я не сразу заметил в руке Каса блюдечко с молоком. На мой вопросительный взгляд он только улыбнулся – «сейчас увидишь». Кас вытащил откуда-то два складных стула и, когда мы сели, поставил блюдечко около своих ног. Сделав мне знак рукой молчать и не шевелиться, он стал вглядываться в темноту. Он явно кого-то ждал, но кого?.. Через минуту неподвижного сидения к нам начали липнуть комары, так и норовя укусить. Я прихлопнул пару кровососов и зябко поежился, оглядываясь по сторонам. Как бы я не храбрился, что не боюсь темноты, она все равно рано или поздно начинает действовать на нервы. Даже заброшенный дом сейчас казался каким-то жутковатым. Я перевел взгляд на Каса – тот продолжал высматривать кого-то в темноте. Вдруг в кустах раздался шорох, и я напрягся, машинально нашаривая нож в куртке. - Чш-ш, - предупредительно махнул рукой Кас. Я увидел, как по его лицу расползается улыбка, и проследил за его взглядом, направленным куда-то в темноту. ИЗ кустов выбрался небольшой темный комочек, засеменивший лапками к нам. Когда он приблизился, улыбка появилась и на моем лице. … Ежик подошел к блюдечку и начал лакать молоко, при это умильно причмокивая. Закончив трапезу, зверек поднял мордочку, и Кас взял его в руки, поворачиваясь ко мне: - Дин, это Фрей. Я протянул руку: - Можно? Друг утвердительно кивнул, и я осторожно погладил ежика. … Он был совсем не колючий – иголки были, скорее, мягкие. Черные блестящие глаза-бусинки глядели на меня, как будто все понимая, а мокрый нос ткнулся мне в ладонь. Так вот что это был за шорох в кустах все время до этого… - Вы поладите, - сказал Кас, передавая ежа в мои руки. Фрей доверительно поморгал и устроился уютнее, а я, улыбаясь, перевел взгляд на Каса. … Когда через неделю я снова приехал к другу, Фрей вышел из-под кустов пиона перед забором и, не боясь, засеменил ко мне.
